Любимой петербургской актрисе Зинаиде Шарко 14 мая исполнится 85 лет. В ее жизни были не только цветы и улыбки, но она не привыкла жаловаться на судьбу.
– Зинаида Максимовна, в одном интервью на вопрос: «Какая самая счастливая минута в вашей жизни?» вы ответили: «Тридцать три года работы с Георгием Александровичем Товстоноговым». Но часто люди понимают, что были счастливы, только когда счастье уходит...
– Я всегда понимала, что работать с ним – это огромное счастье. Уже при первой встрече была ошеломлена его чувством юмора, обаянием, талантом. И как горько, что сегодня Георгия Александровича с нами нет. Прошло 25 лет после его ухода, но легче не стало. Современные молодые режиссеры, даже очень талантливые, думают: «Зачем мне эта дырка в голове – собственный театр?» Есть деньги, успех – и хорошо… А Георгий Александрович был хозяином. Он говорил: «Я не собираю артистов – я их коллекционирую». Каждый из нас для него был ценен.
– Вы часто повторяете, что роль, не политая слезами, не приносит успеха… Много слез было пролито?
– Помню, мы показывали Георгию Александровичу предварительную работу, сделанную с другим режиссером. Он посмотрел и говорит: «Все это прекрасно, друзья мои, но то, что делает Зина, ни в какие ворота не лезет!» Эту фразу я потом слышала не раз, и для меня она была сигналом тревоги. Это называется «сэрпом по одному мэсту»… Конечно, я впадала в отчаяние. Но когда начиналась совместная работа, понимала, насколько он был прав.
– А было такое, что думали: «Уйду из театра, не могу больше!»
– Было. И рыдала, и думала, зачем мне это нужно, я ведь хорошо шью, могла бы одевать людей или работать воспитательницей в детском саду – я очень люблю детей. (Смеется.) Много чего было...
– При Товстоногове труппа была в самом расцвете: все молодые, красивые, талантливые. Скажите, как Георгий Александрович относился к романам?
– Хорошо относился.
– А когда вы играли лучше – когда были влюблены и счастливы или когда страдали?
– Конечно, когда была влюблена! Это окрыляет, добавляет энергии. А если в личной жизни неприятности, то даже играть не хочется.
– Как вы думаете, почему сегодня в театре, кино, политике и вообще в жизни так мало настоящих, сильных мужчин?
– Мне, наверное, повезло: в моем окружении в основном были именно такие мужчины, о которых вы говорите. Я вам расскажу одну, возможно, не очень приличную историю. В свое время к нам в БДТ из Театра имени Комиссаржевской пришла актриса Эмма Попова, с которой я училась на одном курсе. Она называла меня Гуля. И вот открытие сезона, сбор труппы. Эмма дрожит: «Гуля, я с тобой сяду...» Открывается дверь, и друг за другом входят Луспекаев, Лавров, Басилашвили, Лебедев, Юрский, Стржельчик – один красивее и талантливее другого. Эмма ко мне прижалась: «Гуля, как вы тут живете? У меня глаза разбежались: я не знаю, кому дать!» (Смеется.) Вот такой был БДТ.
– Кого из тех, с кем вы были знакомы, но кого уж нет с нами, вам особенно не хватает?
– Сестры Георгия Александровича Нателлы. Она меня очень любила, мы дружили, но в последние годы, к сожалению, редко виделись. Когда она спрашивала, почему не звоню, я отвечала: «Да мне хвастаться нечем». Вот недавно получила «Золотую маску» и очень жалела, что Нателлы нет: она, как никто, умела радоваться моим удачам.
– Есть такая формула актерского успеха: талант, труд, случай. В вашей судьбе какую роль играл случай?
– Случай – это промысел Божий. Можно быть сколь угодно талантливым, но ничего не добиться. Я всегда чувствовала, что меня по жизни кто-то ведет. Почему я оказалась в Ленинграде, хотя мечтала поступить в Школу-студию МХАТ? Мои родители – люди, далекие от искусства, – с трудом пережили стремление дочери стать актрисой, но отпустили в Москву. И вот я с трепетом вошла в приемную: может, по этим ступенькам только что прошла Алла Константиновна Тарасова, которую я обожала… И вдруг вижу – сидит секретарша и жрет соленый огурец. Мне словно в душу плюнули! Вся в слезах я вышла на улицу и вдруг, сама не знаю, почему, стала твердить стихотворение: «Ленинград, Ленинград! Я тебе помогу. Прикажи мне! Я сделаю все, что прикажут...» И отправилась на Ленинградский вокзал. Тогда поезда брали штурмом, но я с чемоданчиком пролезла. Куда ехать, к кому? У моей мамы была знакомая маникюрша, которая как-то обмолвилась, что в Ленинграде, в переулке Ильича, живет мать ее погибшего на фронте мужа. В шесть утра я пришла по этому адресу, постучала в дверь. Вышла седая старушка: «Вы к кому?» К вам, говорю. Вот так началась моя жизнь в Ленинграде.
– Для вас театр всегда был на первом месте?
– Да.
– Как сегодня думаете, это правильно?
– Так складывались обстоятельства. Сейчас, конечно, для меня важнее всего судьба моего старшего правнука Вани, которому 12 лет. Я жутко боюсь, что через шесть лет его возьмут в армию. Господи, как бежит время! Кажется, недавно ему было три года...
– Сколько у вас правнуков?
– Трое. Ваня, Матвей (ему пять лет) и Егор, которому исполнится два.
– Наверное, сыну вы уделяли гораздо меньше внимания, чем внукам и правнукам?
– Конечно. Но он не в обиде. Мы сейчас много общаемся – он все понимает.
– Вы не хотели детям и внукам актерской судьбы?
– Нет! Когда-то Ваню спросили мои друзья-врачи: «Ваня, ты, наверное, хочешь быть артистом?» А он: «Нет, я слишком люблю маму: она сказала, что артистом я стану только через ее труп». (Смеется.) Понимаете, это же самая зависимая и нищенская профессия. Только мегазвезды получают большие деньги, а остальные – копейки. Ваня стал директором театра. Тимофей – успешный юрист. Маша занимается фотографией – и при деле, и денег хватает.
– А чем вы занимаетесь в свободное от гастролей и репетиций время?
– Каждое воскресенье вижусь с правнуками, могу в любой момент к сыну на дачу поехать. Собираемся большой компанией, собаку берем. Валяюсь на диване, смотрю телевизор. Как-то после операции два месяца сидела дома, щелкала пультом и ужасалась: «Что из Вани вырастет, если он это смотрит?» Правда, пока он больше всего любит мультики.
– А свои фильмы с каким чувством пересматриваете?
– Что вы! Я их не пересматриваю – не люблю на себя смотреть! А потом, кино – такое дело… Смотришь и думаешь: ах, неправильно здесь играю, надо было по-другому. Но уже ничего не изменишь...
– В каких вы взаимоотношениях с возрастом?
– В чудовищных! Вот ваш коллега спросил, не устала ли я фотографироваться… Понимаете, я не фотографироваться устала – я жить устала. Кажется, еще недавно ничего не болело: просыпалась утром счастливой, бежала куда-то… А сейчас то одно, то другое… Но я не жалуюсь. Мне понравилось, как Лена Образцова в одном интервью сказала: «Когда мне плохо, я думаю, что могло быть еще хуже». Гениально! Вот у меня сейчас болят ноги. А моей знакомой ногу недавно ампутировали. Это же еще хуже! Поэтому я радуюсь тому, что не случилось, и не огорчаюсь тому, что есть. За все нужно благодарить Бога.
– Многие актрисы пытаются продлить молодость с помощью пластических операций...
– Это не решает проблемы. Молодость внутри человека. Когда я играю с моими правнуками, мне иногда восемь лет, иногда десять. Сын как-то делал ремонт и убрал все зеркала в доме. Я видела только свой силуэт в стекле и была самой счастливой женщиной на свете. В стекле я замечательно выгляжу! (Смеется.)
– У вас нет обиды на жизнь? Вы довольны квартирой, пенсией, гонорарами?
– Гонорарами? Да я ими не интересуюсь! Когда меня Инна Чурикова спрашивает, сколько я получаю в театре, честно отвечаю, что не знаю. Ну не волнует меня это. Сколько есть в кошельке, столько есть.
– А президента, который, пока мы с вами беседуем, на вопросы «Прямой линии» отвечает, о чем-нибудь хотели бы попросить?
– Я бы попросила у него здоровья, но он же не может мне его дать. А остальное у меня есть.
Беседовала Лариса Царькова
Лето неизбежно подходит к концу, но не стоит слишком унывать: с нами навсегда останутся его яркие моменты, а слегка продлить летнее настроение поможет португальско-бразильский сериал «Какао», который эксклюзивно и впервые для россиян покажет телеканал viju TV1000 новелла.
