К Кантемиру Балагову у российской прессы внимание пристальное. В 2017-м он заставил Канны заговорить о себе своей «Теснотой» и получил даже приз ФИПРЕССИ. Вторая картина любого режиссера всегда либо подтверждает, либо опровергает связанные с ним надежды и выданные авансы. «Дылда» Балагова доказала, что мастер он уже сформировавшийся, со своим почерком. И робкое пояснение «ученик Сокурова» теперь будет употребляться лишь в контексте наследования творческого метода.
«Дылда» — кино с выстроенным сюжетом и тут не придется расшифровывать всякие артхаусные штучки. В основе картины – книга Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо». Но именно — в основе. Балагов создавал сценарий вместе с соавтором — писателем Александром Тереховым.
Виржини Ледуайен, Бенисио Дель Торо, Аннамари Ясир и Кантемир Балагов на Каннском кинофестивале в 2018 году
Сюжет расскажу подробно, чтобы претензии к фильму были понятны (в конце концов это не «Мстители», где спойлеры смертельны).
Первый послевоенный год, Ленинград, в котором традиционно сыро, серо и зябко. Ия – рослая девица по прозвищу Дылда, комиссовавшись с фронта по ранению, работает медсестрой в госпитале. Воспитывает трехлетнего Пашку, для которого сердобольный начальник госпиталя выписывает отдельный спецпаек. Пашка растет эдаким сыном полка – соседка-портниха с ним гуляет, раненые в госпитале развлекают играми… У Ии тяжелая контузия — она то и дело замирает, не реагируя ни на какие внешние сигналы. Совершенно случайно главная героиня становится виновницей смерти малыша. И тут с фронта возвращается боевая подруга – разбитная рыжеволосая Машка. За сыном. Ибо Пашу родила именно она, отдала на попечение Ии, а сама отправилась мстить фашистам за убитого мужа и дошла до Берлина. Узнав, о том, что мальчика больше нет, Маша приговаривает подругу к расплате. «Ты мне должна. Ты родишь мне сына, мы его вместе воспитаем, и он нас вылечит», – эту фразу нормальный человек сказать не может. А тут и нет нормальных. Война исказила психику и реакции этих людей, они все переживают острый посттравматический синдром. Мир наступил – а как в нем выживать, на что опереться, как подавить кошмарные воспоминания – никто не научил.
Маша с ее вечной полуулыбкой, с сиюминутной готовностью веселиться не создает впечатление трепетной матери. И это удерживает зрителя от эмпатии. Да, из-за ранения она больше не может родить, да, она потеряла близких. Но почему, не беря паузы на истерику, переживания, депрессию, она тут же, не сняв гимнастерки, пытается деловито решить «свою проблему»? К своей цели она идет напролом: вычисляет дни Ии, пригодные для зачатия, заставляет ее переспать с начальником госпиталя. Ия же настолько сломлена всем происходящим, что ставит условие – в момент соития Маша должна лежать рядом. Зачем? То ли из мести, то ли из страха, то ли оттого, что у Ии к Маше нездоровое влечение, о чем будет отдельная сцена в фильме.
Виржини Ледуайен, Аннамари Ясир, Бенисио Дель Торо, Джули Хантсингер и Кантемир Балагов на Каннском кинофестивале в 2018 году
Почему Ия и адекватнейший и добрейший начальник госпиталя не откажутся от безумной идеи Маши? Потому что они преступники – вместе совершали процедуру эвтаназии над тяжелоранеными, которые об этом слезно просили. Имели ли на это моральное право – отдельный разговор. Но вот теперь шантаж, возможный донос… Кто в сталинские времена не боялся НКВД? И тут снова возникает вопрос: почему действия Маши не разрушает дружбы девушек?
Параллельно в фильме развивается еще одна тема. Развеселая Маша, едва узнав о смерти сына, отправляется с Ией на танцы (посттравматический синдром ведь), по дороге они встречают двух парней-мажоров, рассекающих по Ленинграду на машине. Маша предается любви с новым знакомым прямо в этом авто. Саша оказывается трепетным юношей, он внимателен, обаятелен, пытается красиво ухаживать за взбалмошной Машей, привозит ей спецпайки (и почему она не предлагает Ие переспать с ним?!). А потом выясняется, что Саша — сын высокопоставленных родителей. И тут мы подступаем к кульминации фильма. Саша везет возлюбленную знакомиться с отцом и матерью. Напоминаю, послеблокадный Ленинград, семья живет в загородном особняке с прислугой, хорошо одетая мама-чиновница (Ксения Кутепова) выгуливает борзую в своем парке… Сюр или привет «Празднику» Красовского? Конечно, для Сашиной семьи это страшный мезальянс, конечно, приблудную Машу, которая видится маме не отважной зенитчицей, а походной женой, фронтовой подстилкой, не примут в этом доме. И монолог Ксении Кутеповой расставит все точки над i: «Ты хорошая девочка. Мне тебя жаль. Он же тебя поматросит и бросит, следующую пойдет искать».
Кантемир Балагов на Каннском кинофестивале в 2018 году
Ну вот и все, круг замкнулся. Душераздирающая история двух подруг, женщин, изувеченных войной, оборачивается рассказом про Власть и маленького человека. Пока ты, народ, воевал,- намекает Балагов,- пока женщины рисковали жизнями и будущим материнством, власть жировала в особняках, а теперь еще и поучает тебя, грозит, пугает…
У Кантемира Балагова был шанс снять пронзительную историю про долг, про прощение, про то, как обожженые Великой Отечественной люди пытаются жить с нуля, как их психика и физика отторгает нормы мирного времени. Кино и начиналось так, а потом вырулило в сторону типично фестивального высказывания, в котором все «ходы» холодно просчитаны, все «необходимые» для международных киносмотров маячки (читай клише) расставлены: эвтаназия, НКВД, походные жены, однополые отношения — и как вишенка на торте представитель власти Саша, подозрительно похожий на молодого Путина. Метафора в лоб — он-де обласкает сначала, а потом бросит на произвол судьбы...
Постер нового фильма Кантемира Балагова «Дылда»
Есть и еще один вопрос: героини разговаривают каким-то нечеловеческим языком. «Я напрасная», — комментирует ложную беременность Дылда — и тебя прям обдает волной достоевщины.
Продюсирует «Дылду» Александр Роднянский, до того привозивший в Канны фильмы Андрея Звягинцева. Главные женские роли сыграли иркутянка Виктория Мирошниченко (Ия), выпускница ГИТИСа, и москвичка Василиса Перелыгина (Маша) из ВГИКа. Снимала «Дылду» 24-летний (!) оператор Ксения Середа, и это действительно мощная работа: портреты девушек, групповое мытье в бане, птичий «полет» однорукого раненого, сюрреалистическая сцена в особняке – смотрятся как живописные полотна. Прибавьте еще странный прием – смешивать в одежде и интерьере красное и зеленое (видимо, цвета жизни и надежды) – и получите представление о тщательно проработанной, насыщенной винтажной картинке. Хотя если говорить о надежде, то финал картины ее совсем не оставляет — фестивальное же кино...
Читайте также:
Каннский кинофестиваль – 2019: ожидания и прогнозы
На Каннском кинофестивале Тильда Суинтон вспомнила об умершей в прошлом году Кире Муратовой