— За что вы любите свою профессию? В чем для вас ее магия?
Самое главное – это то, что я могу быть разным, пробовать разные характеры, обстоятельства. Жалко, что сейчас не получается использовать это на полную катушку. Хочется работы нормальной и по-настоящему интересной. От сериалов я уже устал. В определенный момент у всех людей, работающих над проектом, появляется усталость физическая. И люди начинают не работать, а бороться с этой усталостью, и все превращается в «мыло». Большой плюс «Не родись красивой» был в том, что Александр Назаров, режиссер этого сериала, силой своего характера, своей внутренней силой смог доказать самому себе и нам всем, что даже простую историю можно интересно рассказать. Если не превращаться в машины по произношению текста, а пытаться что-то сделать по-настоящему, в каждой сцене, как бы тяжело это бы ни было, то тогда, видите, к какому это приводит результату – к безумному, дикому успеху этого продукта. Да и веселая профессия-то!
— Скоро выходят долгожданные «Мертвые дочери».
С нетерпением жду выхода этого проекта! Интересно посмотреть, что получилось. Я очень рад, что познакомился с режиссером Павлом Руминовым. Пожалуй, из молодого поколения он – один из немногих людей, которые хорошо разбираются в своей профессии и вообще в кино. При этом он еще грамотно излагает свои мысли и знает, чего хочет. Сейчас много людей, которые снимают кино. И у многих «кина» не выходят, по моему мнению, по одной простой причине. Чтобы состояться как режиссер, нужно знать всю кухню кино и все фильмы, которые были сняты до тебя, чтобы понимать, как исторически все складывалось, как делаются успешные продукты – не только с точки зрения денег, но и с точки зрения мыслей, творчества и всего остального.
— По жанру это хоррор?
Я не знаю, как он его обзовет в итоге, как это в рекламной кампании будет выглядеть. В принципе, это адаптация японских хорроров типа «Звонка». Но мне кажется, это все имеет какую-то другую сторону, нашу какую-то национальную особенность, может быть. Мы же другие, и акценты на какие-то иные вещи делаются, даже в таком жанре.
— Хорроры не пугают нас Годзиллами и Чужими, страшно в них то, что обычные вещи несут в себе потустороннюю энергию. Снимаясь в этом фильме, актеры чувствовали какую-то особую энергетику?
Мне кажется, чтобы ее создавать, нужно конкретно понимать, что ты делаешь. Это жанр, требующий четких границ.
— Какой путь проходит ваш герой?
Он, наверное, один из немногих персонажей в этой истории, который, по большому счету, остается на месте. Потому что идет искусственным путем. Он не пытается услышать главную героиню и понять ее по-настоящему, а вся его помощь строится только на их прошлых отношениях.
— То есть, он цепляется за прошлое?
Да, и за чувство, которое у него осталось по отношению к ней. В этом его слабость и главная ошибка, наверное. Хотя, не знаю, ошибка ли это. Просто он человек такого склада.
— Подобные истории заставляют задуматься о жизни и смерти, о наличии какой-то мистической стороны жизни. А ты сам – человек сугубо материальный или все же допускаешь какой-то момент мистики в повседневном?
Я чувствую, что какие-то вещи происходят помимо моей воли и желаний. Сразу этого, естественно, не осознаешь. А через какое-то время думаешь о том, что случилось, анализируешь. И если что-то происходит не так, как хочется, отматываешь назад, пытаешься понять, где ошибку совершил, где обманулся, где, наоборот, очаровался. И вот как-то так существуешь.
— Ты суеверный?
Мне один человек сказал, что в бога надо верить, а не в приметы. Так что я не суеверный. Я не сажусь на текст, мне все равно, я поднимаю его с пола и читаю дальше.
— У тебя есть какие-то вещи, которые можно назвать талисманом?
Нет, у меня таких вещей нет. Самое важное для меня в жизни – это дочь. Больше ничего нет.
— Какие эмоции вызывает у тебя отцовство?
Это совершенно другой уровень чувств к человеку. Женщину можно любить, можно не любить. Все заканчивается, по большей части. Если не заканчивается, то это – большое счастье. А ребенок, тем более дочь, девочка – это совершенно другого уровня ощущения и эмоции. Когда ты понимаешь, что ты не просто любишь. И воздуха тебе не хватает не оттого, что у тебя страсть. А оттого, что ты понимаешь, насколько глубоко в твоей голове это и в твоем сердце. И эти эмоции, наверное, самое настоящее, что у меня сейчас есть в жизни.
— В чем, на твой взгляд, сверхзадача, волшебство кинематографа?
Это не волшебство, это замещение реальности. Серой реальности, которая вокруг нас. Тем более в стране, где все приобретает какие-то такие очертания, что это даже пугает, когда все делается от плеча, и головой совершенно не думается. В этой стране надо снимать кино – светлое кино, настоящее, истории про чудо, про любовь! Чтобы людям стало легче на какое-то время. И, может быть, один из тысячи захочет что-то в своей жизни изменить. Вернее, сделает что-то, чтобы изменить. Захотят, может быть, многие, а один что-то сделает, чтобы стало светлее.
— А актерскую профессию ты выбрал, потому что кино любил в детстве смотреть?
Нет, так получилось, никаких особых намерений не было. Я просто учился в спецшколе с гуманитарным уклоном, в которой преподавали все, в том числе актерское мастерство, сцендвижение. С 11 до 15 лет я учился, четыре года, как в институте. Мне говорили, что не надо в актеры идти, а я бросил школу, потом просто купил аттестат, поработал полтора года, заработал денег и уехал в Москву.
— И как тебя Москва встретила?
Не знаю, не думал об этом. Я учился, и мне было все равно, как этот город меня встретит. Ну, сложно, конечно. Сейчас сложно, тогда еще сложнее было. Я не жалею об этом. Хорошие люди вокруг были всегда, а это самое главное. Веселое студенчество у меня было, много приключений пережили вместе.
— Тебя сейчас узнают на улицах. Помнишь момент, когда это началось?
Когда это началось? Да нет, я как-то этот момент не фиксировал. Естественно, после «Не родись красивой» стало очень тяжело. Был период, когда даже в магазин сходить было невозможно. Нет, толпы не собирались, ничего уж такого ужасного не было. Просто неприятно, когда на тебя все время смотрят, показывают пальцами… Ведь некоторые люди себя не контролируют, и от этого возникают какие-то проблемы. Меня это не забавляет, я, в приниципе, спокойно к этому отношусь. Потому что понимаю, что это часть профессии – как от нее уйдешь? Никак. Ну вот, я перестал ездить на метро, и все в порядке.