– Я программу «Малахов+Малахов» еще не видела. Была ли возможность у нас сделать программу «Здоровье» на такие темы? Вы знаете, в советские времена вопросы о народных целителях, ясновидящих не возникали впрямую. Мы в программе не рассказывали о таких людях, да и необходимости не было – народ не тянулся к этой информации, никто о них особо не слышал, а если и были какие-то шарлатаны, то их практика не приносила, как правило, никаких результатов. Такого, чтобы нас заваливали письмами с просьбой рассказать о целителе или знахарке, а нам цензура запрещала, не было. Хотя в год приходило по 150 тысяч писем! Чего только не присылали – и зеленую картошку, и волосы, и людей в гробу! О Ванге мы программу не снимали, а вот Джуну приглашали в студию для комментариев, но в умеренных количествах, чтобы не повредить людям, которые это смотрят. Вообще я бы не сказала, что в советские времена, делая программу о здоровье, сильно ощущала на себе цензуру.
Первое время я вела программу внештатно – училась в аспирантуре – и не замечала какие-то ограничения. Честно говоря, я не рвалась на телевидение, меня очень долго уговаривали вести программу. «Здоровье» показывали по Первому каналу, а потом повторяли по Четвертому – так даже на повторе гости программы должны были опять приехать в студию и по новой в прямом эфире выступить! Потом я узнала, что существует Главлит, цензура, – люди, которые подписывают тексты, идущие в эфир.
Помню первую программу, которую я делала уже сама, – «Мирный атом», об использовании атома в медицине. У цензуры слово «атом» вызвало ужас, они хотели запретить программу. Тогда я принесла им целую стопку книг, где доказывалось, что в медицине применяют мирный атом. В таких спорных вопросах мое мнение звучало не слишком авторитетно – я была юным существом, мне особо не доверяли. А в какой-то момент Министерство здравоохранения решило, что я достаточно грамотна и могу подписывать тексты за цензоров. Так я стала сама выбирать темы.
Я врач и понимала, что можно говорить людям, а что будет их нервировать и не принесет пользы. Никогда в своей программе не говорила о непроверенных фактах. Врач – это образ жизни, и он сам знает, где включить свою «цензуру». Именно поэтому я не хотела рассказывать о знахарях, целителях – я не считала, что они могут помочь. В те времена люди вообще больше верили врачам и меньше нуждались в таких «колдунах».
У меня мама болела раком, ей делали операцию, облучали, но я не кидалась к целителям. И была у меня коллега в редакции, – ей сделали онкологическую операцию на молочной железе. Я помогла ей попасть в центр, выхаживала ее, навещала в больнице, варила бульон. Она выздоровела, но все порывалась куда-то поехать лечиться, говорила: «Давайте, Юлия Васильевна, и маму вашу отвезем». Я ее убеждала: «Нина, не тормошите организм, не надо – вы же здоровы и так!» И вот она поехала в Тбилиси делать материал о человеке, который даже не был врачом по образованию, – он изобрел лекарство, якобы излечивавшее от рака. Да, на последних стадиях оно облегчало страдания больных, но не более того! Нина загорелась – настолько он ее убедил в силе этого препарата. Мы все были в ужасе, просили ее не снимать этот сюжет – такое количество несчастных, больных людей поверит этому шарлатану. Буквально месяца через три я уехала в командировку.
Приезжаю, смотрю: в редакции что-то не то, женщины в черных платках ходят. Оказалось, Нина умерла. Она отвезла отснятый материал этому человеку в Тбилиси и решилась попробовать его лекарство – он ей по полной программе и вколол. И она сгорела за две недели, хотя после операции прожила уже восемь лет! Это произошло на моих глазах и было убедительным доказательством того, что о целителях и знахарях нельзя рассказывать людям.
Был и такой случай: звонит мне как-то домой бабушка, она прочитала в газете статью какого-то медика о том, что йога якобы лечит сахарный диабет. Просит пропагандировать йогу, помочь ей встретиться с этими специалистами. Я ей говорю: «Поймите, я не верю, что это так!» Она назвала меня не очень хорошими словами, сказала, что на экране я произвожу впечатление доброй, отзывчивой женщины, а в жизни не согласилась помочь. Конечно, ей было тяжело: 15-летний внук умирал от диабета, ее дочь от горя сходила с ума… «Да я бы вам всеми силами помогла, как угодно – хоть донорской кровью! – говорила я ей. – Но это шарлатаны!» Она мне не поверила. Я очень расстроилась – так больно было, что снимаешь программу, по выходным работаешь, а людям кажется, что ты их обманываешь. И вдруг через какое-то время эта бабушка звонит снова: «Вы знаете, я хочу перед вами извиниться. Я тогда, конечно, вам не поверила, решила, что вы молодая еще, не понимаете ничего». Всеми правдами и неправдами она пробилась на прием к этому врачу, а он со смехом отложил газету: «Да что вы, я это так написал, как упоминание. Невозможно йогой вылечить диабет!» Если я маму родную, на которую молилась, не отвезла к знахарям, – значит, это правда не имело смысла.
Я считаю, что медицина должна быть высокотехнологичной и в хорошем смысле консервативной – когда все тщательно проверяется.
Автор: Ника ДРАБКИНА