Выбирая героиню для интервью к 8 Марта, мы долго не могли определиться.
Гламурные дивы надоели даже читателям светской хроники, а от «а-ля селф мэйд вумен» веет таким холодом, что страшно становится. Хотелось поговорить с женщиной необычной — успешной и вместе с тем с «огоньком» в глазах, человеком ультрасовременным и одновременно воплощением антигламура… «О! Маргарита Симоньян!» — подумали мы. И оказались правы.
Маргарита родилась в южном городке Краснодаре, в школьные годы по обмену училась в Америке, а о том, что будет журналистом знала еще в детстве. Телерепортер по призванию. Она входила в состав кремлевского пула и была едва ли не самым ярким его представителем, что отметил президент Владимир Путин, подарив ей на день рождения букет цветов, во время одной из командировок с журналистами.
В ее жизни были Чечня и Беслан. И награды — орден Дружбы и медаль Минобороны «За боевое содружество». Она прекрасно готовит, а еще лучше пишет — ее книгу «В Москву!», только что увидевшую свет, обсуждают и в высоких кабинетах, и на улицах.
Интернет пестрит отзывами — от восторженных до оскорбительных, типа «знаем мы, как делаются такие карьеры»...
Ей нет и 30, а она уже 5 лет возглавляет телеканал Russia Today, вещающий в мире на трех языках, в ее подчинении более 2000 человек...
Ну что впечатляет? Тогда...
— Маргарита, на вашей исторической родине — Кубани — вас, наверное, воспринимают как небожителя, воплощение самой дерзкой мечты...
— Кто как. Я в одной из кулинарных колонок написала в шутку, что мои сестры смотрят на меня с сочувствием и презрением, потому что у них в 18 лет было уже трое детей, а мне уже почти 30 — и ни одного. Поэтому я живу в Москве, занимаюсь ерундой и называю это карьерой.
Многие земляки действительно говорят, что гордятся мной, я чувствую эту любовь уже много лет и очень за нее благодарна. Есть, конечно, и те, кто скептически относится к возможности сделать карьеру без «блата». После выхода в свет моей первой книги «В Москву!», к изумлению, нашлись люди, которые отнеслись к ней с агрессией. Ну что поделаешь?.. Люди разные. Есть добрые, понимающие, есть косные и завистливые.
— А как вы сами объясняете феномен вашей стремительной карьеры, о которой многие только мечтают ?
— Надо не только мечтать, но и делать. Я очень хотела сделать карьеру и для этого делала все, что от меня зависело. И работала прежде всего над собой. Вспоминаю, как часами сидела с кассетным тогда еще магнитофоном и записывала свою речь, потом слушала — чтобы избавиться от кубанского говора, с которым не было шансов попасть на телевидение. Я помню, какое это было насилие над собой, как друзья надо мной посмеивались — дескать, чего это ты как москвичка разговаривать начала. И везение, конечно, тоже должно быть. Ко мне судьба была доброй. Есть много чудесных ребят, вероятно, умнее и талантливее меня, но кому-то не хватило честолюбия, кому-то — трудолюбия, а кому-то - благосклонности судьбы. Все должно сойтись. В моем случае, наверное, так и произошло.
Но у меня все-таки карьера не исключительная. Я знаю людей со значительно более впечатляющими достижениями — в разных отраслях. Среди моих друзей много очень успешных людей. И я могу сказать, что многие ровесники из этого круга относятся к моей карьере с сочувствием: «Ну что же ты, дорогая, — говорят они мне, - все время на работе торчишь, а до сих пор даже на дом не заработала!»
— А у вас нет дома?
- Дома собственного — в прямом смысле этого слова - нет. А у многих знакомых моего возраста есть — и они сами заработали, а не папа подарил. И заработали честно, без воровства. Многим из них тоже нет еще тридцати. Вот у них и нужно спрашивать, как делать карьеру.
— Вы скромно умолчали о том, что карьера улыбается отважным и мужественным. В вашей жизни были поездки на войну в Чечню. Вот объясните, как армянский папа мог отпустить туда свою юную дочь?
— Я не знаю, что это такое — родительские запреты. В 15 лет уехала на учебу в Америку одна. Как мне можно было после этого что-то запрещать? Да и до этого… У нас очень либеральная семья, за что я безмерно благодарна родителям.
Когда в первый раз поехала в Чечню, не сказала, куда отправляюсь. Не потому, что кто-то мог бы меня не пустить. Мне было 19, я была совершенно отдельным, самостоятельным человеком, часто жила не дома, а в общежитии… Просто я представила: скажу, что еду в Чечню, где идет война, меня не будет 10 дней, связи нет никакой… — я вернусь… а они в больнице уже с инфарктом. Я понимала, что не могу совершить такое преступление по отношению к родителям. Поэтому наврала, что еду снимать в море, на корабле — мне же надо было как-то объяснить отсутствие связи.
— А потом был Беслан… Скажите, как вы сохраняли свою психику от всего увиденного там?
— Между Чечной и Бесланом было еще много чего… Но Беслан был отдельной историей. Когда ты делаешь новости - все корреспонденты вам это подтвердят — вырабатывается нехорошая такая циничность. Телерепортеры — они как врачи «скорой помощи». Наверное, просто психика выстраивает защитный барьер — чтобы не сойти с ума. Я помню это по себе, когда, скажем, делала репортаж и о наводнениях, катастрофах. Ты идешь и видишь 20 разбухших трупов на набережной - и тебя это уже не трогает. Взрывы, захваты заложников… Когда ты в первый раз берешь интервью у родственников погибших — это страшно. Когда в 20-й — вырабатывается рефлекс — стенка — ты отговорил в эфире и не унес ничего с собой. И у меня к 20 годам эта стенка тоже выросла, и я не думала, что Беслан придавит меня каменной плитой.
— Ну а страх за свою жизнь присутствовал?
- Было, конечно, страшно… Но страх за свою жизнь следов не оставляет. Наоборот, после того как побываешь в ситуации, связанной с реальной угрозой для жизни, ты возвращаешься домой и потом месяц-полтора летаешь просто, у тебя эйфория; у тебя постоянно хорошее настроение, и ты не понимаешь, а с чего оно вообще раньше бывало плохим, если ты жив, здоров, вокруг не стреляют...
— Когда все видишь своими глазами — легче выстраивается система координат?
- Да. Единственное, по чему я скучаю в репортерской работе, - так по этому. Когда про важные события ты имеешь моральное право сказать: «Не надо мне рассказывать, как это было, я все видела своими глазами!
А сегодня я — потребитель чужой информации и вижу ее опосредованно — через чью-то правду или чью-то ложь. И от этого бывает неуютно.
— Работая на Russia Today, вы пытаетесь донести правду о России иностранцам — и это притом, что на „противоположном поле“ работают такие акулы, как Би-би-си, Си-эн-эн… Меняется ли отношение иностранцев к нам?
- Конечно. В американских блогах почитайте тысячи комментариев к нашим сюжетам, и общий смысл один: »Как же так,наши собственные медиа нас обманывают, почему нам раньше никто не говорил про вот эту историю или про вон ту".
— Ваши рейтинги резко взлетели во время осетино-грузинской войны в августе 2008 года....
— Мы были единственным англоязычным каналом, который давал другую точку зрения, и мы видели, что у людей переворачивалось сознание. Наши же сотрудники, «выросшие» на примере больших западных медиакомпаний, говорили в изумлении: «Мы их считали светочами, столпами, но… они же врут!!!» Это была очень отрезвляющая история. Я знаю многих людей из либеральной тусовки, весьма яростно настроенных, постоянно критикующих внешнюю политику России, но даже они в дни той войны были потрясены и чувствовали себя преданными этими западными СМИ, которые они нам постоянно ставили в пример как оплот правды.
— У вас за долгие годы работы с зарубежьем, наверняка, сформировалось специфическое отношение к каким-то странам, укладам… Вот, например, в своей книге вы смешно пишете об Америке, как о стране одинаковых людей, обутых в одинаковые туфли....
— Нет, я люблю ездить в Америку, у меня там много друзей. Мне бывает там хорошо, но это чужая страна. Какие-то вещи мне там кажутся дикими, неприятными и непонятными, ведущими в никуда. Другие вещи мне кажутся достойными того, чтобы перенять. Есть вещи, за которые я благодарна Америке. Я попала туда очень юной, и моя личность формировалась во многом под влиянием этой страны. Я уважаю их отношение к Закону — увидела это своими глазами, — и во мне это застряло. У нас в России, конечно, другое отношение к закону. Если бы я не уехала в юности, то и у меня было бы наверняка такое же пренебрежение, начиная с малого — с отношения к пешеходам на дорогах - просто потому, что уважительному отношению к закону и порядку неоткуда было бы взяться. Сколько же я воевала со своим водителем, чтобы он приучился пропускать пешеходов!
— Давайте теперь поговорим о вашей книге. В большинстве случаев современная литература — это либо следствие борьбы автора с собственными комплексами, либо результат пережитого. А как у вас?
- Сколько себя помню - я все время что-то писала. Сначала стихи, потом какие-то беспомощные рассказики. Потом, уже работая журналистом, беспрерывно писала тексты. Когда стала работать на Russia Today, писать перестала, естественно. Но тоска по писанине осталась. Эту книгу я начала 10 лет назад и вот только закончила.
— В вашей книге много всяких смыслов — она о поколении людей, рожденных после развала Советского Союза, которым непонятно, почему их так должны волновать отношения с «чужими» странами – например, с Украиной. Она — и о поколении содержанок, влюбляющихся в олигархов, о поколении сектантов, наркоманов и скинхедов. В главной героине Норе есть ваши черты, ведь она — ваша ровесница?
- Совсем я не вижу в Норе своих черт. Она — красивая, а я умная (смеется). У меня есть несколько знакомых девушек, с которых списывалась Нора.
Помимо перечисленных вами смыслов мне важно было еще показать тему национальных отношений. Поэтому я сознательно лишила Нору бэкграунда — непонятно, кто ее родители, какое у нее детство, но понятно, что она — не русская. Я и имя-то ей дала нейтральное, а не Ирада или Ашхен, чтобы читатель не мог точно понять: о, это об азербайджанцах или об армянах.
— Нору вы лишили детства, а себя? Оно у вас было?
- Было - очень светлое, радостное, счастливое. Кубань, Сочи… Бесконечные морские пляжи, бесконечное кормление кур-свиней у бабушки летом. А какие были в Краснодаре листопады невероятные, когда кленовые листьями устлано все вокруг и они тебе чуть не до колен, ты идешь — все шуршит. Красиво, и воздух свежий...
— Вы готовы к тому, что после вашей книги возбудится либеральная тусовка, которую вы остроумно высмеиваете? Будут кричать, что вы обслуживаете правящую власть...
- Что я кого-то обслуживаю, я о себе читаю и слышу уже лет пять как минимум. Даже удивлюсь, если перестанут так писать или говорить. Сестра периодически звонит и возмущается — вот, про тебя написали, что ты кровь младенцев пьешь, или пресс-служба наша пересылает какой-нибудь «ужасный-преужасный заголовок про вас». Я привыкла. Мне кажется, у всех более или менее публичных людей это так происходит, и к этому нужно с юмором относиться. Вообще к себе нужно с юмором относиться.
— Кстати, о правящем режиме. Как они отнеслись к вашей книге — люди там сплошь серьезные, а книга у вас живая, местами отвязная, с матерком и сексуальными сценами...
- На мат обиделись совсем другие люди, что меня удивило. Я за последние лет 10 в том, что принято называть современной русской прозой, не могу вспомнить книг, в которых нет мата. Люди же так разговаривают...
— А вы сами?
А сцена секса была опубликована давно большим отрывком в «Русском пионере», и как-то никто там порнографии не увидел...
— Маргарита, признайтесь, а каково это — маленькой женщине руководить такой махиной: трехъязычный телеканал, три портала, огромное хозяйство, огромное число сотрудников...
— Это большая ответственность и большое удовольствие от сознания того, что ты делаешь что-то по-настоящему полезное. Это заряжает энергией. Первый год-два было очень сложно и турбулентно. А потом спокойно все пошло. Правду сказал кто-то: главное — научиться управлять тремя людьми, а дальше ты сможешь управлять и 200 и 2000, как в нашем случае. Важно выстроить систему. И важно научиться подбирать людей, которые всерьез относятся к своей работе и делают ее талантливо — тогда система будет работать, и управление ею не будет превращаться в личную трагедию.
— Что теряет провинциал, приехавший в Москву, — и журналист, ставший высоким начальником?
— В моем случае провинциал теряет как минимум человеческий климат. Я приехала в Москву, как сейчас помню, в октябре. У нас было еще лето. А в Москве — уже зима. Да в принципе, наверное, больше и ничего...
— А ментальные ломки?
— Вот этого никогда не было. Наоборот — в Москве проще выстраиваются отношения с людьми, чем на Кубани. Но ты, несомненно, теряешь эту красоту, воздух, запахи, по которым скучаешь и ностальгируешь… Я пытаюсь при любой возможности ездить домой... — летом в отпуск езжу только в Сочи, больше никуда.
А журналист, став начальником, теряет то, о чем я уже говорила — возможность видеть истории своими глазами.
— Не представляю, какой мужчина быть должен рядом с вами,, чтобы соответствовать?
- Есть мужчина, который рядом со мной очень давно, и он чудесный.
— На презентации книги вы сказали, что следующий ваш проект - рожать детей. Когда?
- Не знаю, посмотрим... Пока я больше думаю о работе.
— И вы действительно когда-нибудь вернетесь в Сочи?
— Я искренне в это верю. Конечно, это произойдет не сейчас и не через 5 лет. Но когда завершу свою трудовую деятельность — обязательно вернусь. Да что я? Во всем мире люди завершают карьеру и едут к морю, в тепло, тем более что это моя Родина. Я просто вернусь домой.
Беседовала Илона Егиазарова