Актеру удалось совместить невозможное: интересы семьи и мушкетерский кодекс чести. Вот почему сегодня Михаил Боярский заслуженно принимает щедрые дары судьбы.
Сюрпризы не нужны!
– Михаил Сергеевич, что в день рождения вам обычно дарят?
– Коньяк или водку – универсальный подарок: как говорится, и в пир, и в мир. Жена может подарить гуталин, носки, другие практичные вещи. Вообще у нас виновник торжества сам дарит себе подарок: в смысле выбирает, находит, а остальные оплачивают и вручают.
– А как же сюрприз?
– А вот он-то и не нужен!
– Хорошо, какую вещь вы хотели бы получить на юбилей?
– Ничего! Но ведь все равно принесут какую-нибудь статую Д’Артаньяна.
Недавно Первый канал уговорил меня принять участие в передаче «Идеальный ремонт». Меня подкупило, что и Фрейндлих, и Гафт, и Ливанов разрешили сделать у себя ремонт. Но на мою квартиру у передачи не хватило бы бюджета. Зато в ремонте нуждалась оставшаяся от тещи однушка. Через три месяца она была готова, и вроде бы все прекрасно: мебель, техника, паркет, но я оказался в идеальном гостиничном номере. Где старые шторы, знакомые обои? Послевоенный ребенок, я никогда ничего не выбрасываю. У нас в семье вообще так заведено: тряпочка – пригодится, чашку – склеим, пальто – перелицуем. Как в анекдоте. Встречаются два друга через 50 лет. Один другого спрашивает: «А как ты меня узнал?» – «По пальто». Поэтому пальто у меня висит штук пять, в одном из них я ходил 20 лет назад, и оно прилично выглядит.
Ну зачем мне 50 шляп, которые я не ношу, майки с каждой презентации – с мячом, с хлебом, с картошкой. Их скапливается сотни! И все они новые. Господи, 50 лет назад это было бы целое состояние! Бадлона было не найти, не то что футболки с надписью… Сейчас, слава Богу, появились такие организации, куда можно отдать ненужные вещи. Раньше я такое только за рубежом встречал…
Вот только, я уже всех предупредил: хотите поздравить – пожалуйста! 26 декабря у меня весь расписан. Приходите, когда угодно – до, после, но ресторан заказывать или дома готовить не буду. А потом надо быть чересчур вежливым, выслушивать комплименты. На это у меня не хватает терпения. Знаете, что касается подарков, то для папы и мамы идеальным подарком был конверт с деньгами. В мой день рождения или сестры родственники собирали деньги, на которые родители покупали нам все необходимое: школьную форму, удобную обувь, шерстяные носки, в конце концов нанимали репетиторов.
Послевоенное детство
– К какому возрасту относятся ваши самые ранние воспоминания?
– Мне кажется, что помню себя в коляске, в кроватке… Я просыпался раньше всех и перебирался через спинку кровати к родителям. У кровати были крепкие пружины, позволявшие скакать как на батуте. Под ней стоял ящик с игрушками, где лежали юла, пистолеты, пластилин. Удивительно, но помню все до мелочей, и чем дальше забираюсь в прошлое, тем явственнее оно становится.
Помню, на площади Восстания открыли первое метро, и мы пошли с папой на нем кататься. Я знал стихи «на лестнице-чудеснице катается Борис, а лестница ломается…», но все же до конца не мог сообразить, что такое метро. Мы отстояли огромную очередь за синенькими билетами, спустились, доехали до «Нарвской», естественно, выходя на каждой станции. Все в мраморе, красота! А в конце поездки мне стало плохо: все свежеокрашенное, надышался до потери сознания… Был еще один вид транспорта, который меня очень привлекал, – такси: «Победы», реже – ЗиМы. Красивые, с зелеными огоньками, они стояли от Московского вокзала до середины Гончарной. Иногда родители позволяли себе эту роскошь. К машине я бежал первый! Тут же, у вокзала, был магазин игрушек, где продавался заводной клоун в кибитке, в которую была запряжена лошадка. Помню спортсмена, болтавшегося на двух палочках, как на турнике, заводных курочек. Автоматические пистолеты можно было тут же выкидывать: лента для стрельбы при зарядке сразу рвалась.
– Запах детства – он какой?
– Запах двора, вокзала, весны, школьной формы, прихожей в коммунальной квартире… Вышел во двор – все деревья в листьях, а задрал голову – с неба падает снег. Через час все кругом белое, можно лепить снежки, валяться – конечно, потом ругать будут, но это неважно! Тогда каждый приличный пацан должен был иметь секретный штаб, как у Тимура и его команды. Наш находился в проеме между двумя домами. Играли в футбол, ножички, колдунчики, казаки-разбойники. Кто-то один выходил во двор и сразу звал остальных. Я услышу свое имя – и к окну: мы жили на первом этаже, и я через подоконник быстро выскакивал на улицу. Зимой ходили на каток. Я обожал кататься, хотя у меня был всего один конек. Привязывал его к валенку и скользил по льду. «Снегурки» появились у меня позже.
Мы не были жестокими, любили животных. Особенно жалели птенцов, вывалившихся из гнезда. О собственной живности я тогда мог только мечтать. С этой целью помог бежать кролику из живого уголка и долго не хотел его отдавать хватившимся пионерам. А однажды мне пришлось хоронить ласточку, которую сам случайно застрелил из рогатки. Я рыдал, не мог остановиться.
Как-то я нашел старую пожарную каску, которая показалась мне настоящим римским шлемом. Надел ее и встал возле забора в героическую позу. Мимо пробежал какой-то парень, сдернул с меня каску и скрылся. Как я ревел! Все ходили в одной и той же одежде, поэтому стоило выйти в обновке, как тебя тут же поднимали на смех: «О, девчоночья одежда!» Поэтому плетеные сандалии и берет приходилось прятать.
– А постоять за себя во дворе приходилось?
– Смысла не было. Почти все ребята были старше меня, да и не обижали они особо. Всех пугала «ремеслуха» – вот у них действительно были ножи, финки, карты. Изредка и мы дрались до первой крови, но по-честному.
КВН не только игра
– Как вы впервые оказались на футболе?
– На Кировском стадионе играл «Зенит» со «Спартаком». Погода отменная! Я тогда в футболе не разбирался, главное, что меня взяли с собой, и я ехал на машине директора Театра имени Комиссаржевской! Запах в ней был такой специфический, уютный. Между таймами я в своем красном свитере бегал по беговой дорожке, и никто меня не прогонял. А еще мне купили мороженое. Народу было! Все кричали!
– А телевизор в вашем доме был?
– Телевизор – признак благосостояния. Мы ходили к соседям: «Можно к вам на телевизор?» – никогда не отказывали! Помню, как он появился у нас. В то время у всех без исключения были облигации трехпроцентного займа. И вдруг наша семья выиграла 1000 рублей – для 1955 года сумма запредельная! Я ворвался в комнату и увидел, что вместо телевизора стоит приемник. А родители просто надо мной подшутили: повернули КВН-49 не экраном, а задом наперед. В таком положении он был очень похож на приемник – те же ручки, кнопки… Только секунд через 15 я понял, в чем дело. А позже появилась линза. В моде была квадратная, но ее нужно было доставать по блату, и мы купили круглую. Экранчик маленький, чуть больше пачки папирос. Видно отвратительно, особенно при свете. Поэтому я все смотрел под одеялом или пальто, прижимаясь носом к линзе.
– Ведь зрение портилось!
– Неважно! Это было окно в мир – детские передачи, мультики. А до телевизора эту роль исполнял черный репродуктор. Заболев, в кровати слушал «Угадайку», «Вести из леса» Виталия Бианки, «Собаку Баскервилей». Чтецы были великолепные! Иногда папа (Сергей Александрович Боярский, актер Театра им. Комиссаржевской. – Ред.) участвовал в прямых передачах, читал сказки. А когда его показали по телевизору, это произвело настоящий фурор! Вся школа подбегала ко мне: «Мы папу твоего видели!»
– Папа читал вам перед сном?
– Больше всего я ждал мгновения, когда он приходил домой, садился рядом и брал в руки книгу. Папа сам выбирал истории, был великолепным чтецом, умел растрогать. «Стойкого оловянного солдатика» мы прочли раз сто, но все равно на словах: «Всегда вперед, всегда вперед! Тебя за гробом слава ждет!» – у меня лились слезы.
– А когда впервые толкнулись с настоящим горем?
– Скажем так, я его увидел. Умер Cталин, и мама на руках понесла меня с Гончарной улицы, где мы жили, на площадь Восстания. Из репродукторов звучала траурная музыка. А народу… Такой толпы я не видел никогда! Страшно стало – все плачут… Я тоже заплакал и попросился домой.
«Особо одуренный»
– Вы помните свой первый экзамен?
– Конечно! При поступлении в школу. Я сыграл три произведения, спел, ногой протопал. Все уже прошли, остались только я и девочка Жасмин. Я весь школьный вестибюль исходил, испрыгал, избегал в ожидании вердикта. Наконец объявили: «Боярский». Кстати, я попал в школу благодаря песне «По долинам и по взгорьям». Жасмин спела лирическую песню, а я оказался более эмоциональным. Там были слова: «…белой армии оплот». А я пел «офлот»: что такое «оплот», мне было неизвестно.
– А если бы не поступили, то…
–… Пошел бы в школу во дворе. Но все десять лет я ездил в школу для особо одаренных детей. Как шутили наши педагоги, для «особо одуренных». Помню, моя первая дорога от двери к роялю была невероятно длинной. На стул надо было подложить подставку, чтобы стул стал повыше. Отглаженные брюки, белая рубашка – мама постаралась… Заниматься приходилось в два раза больше, чем остальным детям: до трех часов шли общеобразовательные предметы, потом сольфеджио, ритмика, музлитература и наконец специальность.
Кстати, к педагогу по фортепиано меня водили с четырех лет. Это дело я люто ненавидел и хотел только одного: чтобы меня оставили в покое. С пятого класса пытался бросить музыку: «Папа, я больше не могу!» – «А куда ты хочешь?» – «В театральный» – «Ну, тогда сыграй свою первую роль – пианиста. Три года. А там посмотрим». Когда было совсем невмоготу, просил преподавателей: «Поставьте мне тройку. Клянусь, в консерватории вы меня не увидите!»
В 10-м классе я увлекся гитарой, играл в рок-группе. Нет, я и сейчас могу сыграть на фортепиано, но слушать это нельзя. Но 15 лет прошли не зря, музыка мне пригодилась в театре и кино. Актеров с таким образованием у нас просто нет! Меня взял в театр Владимиров, а когда Дунаевский увидел, что я играю на инструменте, мне досталась роль Д’Артаньяна. Но в Театр музкомедии меня не приняли, сказали: «Надо лечить голос».
– Действительно, откуда эта сипота?
– У меня был неплохой звонкий голосок, но в пятом классе я сильно простудился, и часто простужался потом, как все ленинградские дети. К тому же лет в 13 я начал курить.
– В переходном возрасте были эксперименты с внешностью?
– Самый большой подвиг – длинные волосы.
Поющий актер
– Тогда же произошло близкое знакомство с кино?
– На телевидении была постановка «Воры», в которой играл папа. На кастинг пришли 15–20 пацанов, которым нужно было спеть, станцевать, что-то прочесть, а потом показать этюды. Мне так нравилась эта конкуренция! Сначала осталось десять человек, потом пять, а потом двое – я и мальчик. И тут встал вопрос: «А Мишу отпустят на съемки из школы?» Родители не хотели, чтобы я снимался, и сказали: «Миша что-то отстает по специальности, так что спасибо большое!»
– А став уже профессиональным актером, вы всегда проходили кастинг?
– В месяц было по три пробы. В то время на каждую роль претендовало энное количество актеров, которых потом утверждал худсовет. Иногда доходило до скандала. Режиссер настаивал: «Я буду снимать этого артиста». – «Значит, ты не будешь снимать ничего!» Я пробовался у Кончаловского в «Сибириаде», у Светлова, Райзмана… Первая моя работа – Сильва у Мельникова в «Старшем сыне». До этого были массовки: «Нужно изображать иностранцев, оденьтесь поприличнее!» Но какое там поприличнее! Просто в два раза тщательнее отгладишь брюки да галстук цветной повяжешь. Три рубля получишь – и все. Но все-таки какие-то деньги… Позже музыкальное образование стало моей козырной картой при утверждении на роль. «Теодоро?» – «Боярский поет», «Д’Артаньян?» – «Так Боярский поет!», «Волк?» – «Слушайте, а ведь Боярский поет!» Даже озвучивал Труффальдино, на роль которого меня не утвердил режиссер.
– Почему вас сегодня так мало на экране?
– Для меня это хорошо. Зачем? Интересных ролей мне все равно не предлагают. Последние – «Тарас Бульба» и «Шерлок Холмс». Я понимаю, что меня никогда не позовет сниматься Звягинцев, но есть же другие режиссеры. Однако мне приносят килограммы бумаги под названием «сценарий», и я сразу говорю: «Читать не буду».
– По телевизору, на ваш взгляд, показывают что-то достойное?
– В наше время смотреть телевизор вредно. Есть неплохие работы, но в основном идут сериалы, которые я воспринимаю с трудом: и актеры посредственно играют, и режиссеры халтурят, и сценарий не выдерживает критики. Проще не включать «сундук», чтобы не разочаровываться. Актеры не виноваты – другого материала нет, а жить надо. Но я могу обойтись. Вот с удовольствием посмотрел американскую «Родину».
– Скоро и российская появится…
– Мне непонятна тенденция пересаживать западный сериал на нашу почву. Зачем это «раскрась сам»? Где уважение к себе?
– А как вас уговорили на участие в шоу «Две звезды»?
– Согласился, потому что там все вживую, да еще дуэтом. Поверьте, это очень непросто. Я решил попробовать, но оказалось, что времени на репетиции мало, к тому же у Заворотнюк свои требования – то ей низко, то высоко, то сложно. При этом было из чего выбрать, да и спортивный азарт проснулся. Кроме того, это своеобразная заявка на наличие музыкального вкуса… Но меня подставили в том плане, что «Две звезды» – это дуэт вокалиста и артиста. Но я-то не вокалист! Понятно, если бы я пел с Расторгуевым – он профессионал, я дилетант. А тут – и сам дилетант, и Заворотнюк не певица. Но я рискнул. А потом пересел в жюри.
– Конкурсанты на вас не обижались?
– Обижались.
– Нельзя критиковать?
– Практически да. Надо говорить что-то вроде: «Это не очень точно по нотам, но в общем великолепно!» Я считаю, обиделись на меня не по существу. В конце концов, когда Илья Резник сказал, что я неточно спел, мне тоже было неприятно. Одно дело, если бы он критиковал мое исполнение стихов, иное – попадаю я в ноты или нет. Почему я должен молчать, когда есть явно провальные моменты? Можно сказать правду, но это не поощряется, а за неправду зрители перестанут уважать. Моя позиция – вежливо и с юмором поставить артиста на место, чтобы не подумал, что он Шаляпин. В этом плане мне очень нравится шоу «Голос». Там такие ребята! Да и жюри – один Агутин чего стоит! Совесть нашей эстрады. Точный, интересный, толковый.
– А я думала, что прежде всего вы назовете Градского.
– Прелесть в том, что они разные. Заметьте, они не сразу нашли способ сосуществования в жюри. К тому же очень сложно поддерживать зрительский интерес на протяжении трех часов. Посади туда профессионала – и от тоски умрешь. А вот детский «Голос», мне кажется, несколько оскорбителен. Детей нельзя обижать, но ради рейтинга у нас пошли на то, чтобы показывать их слезы. Вообще, страна вдруг развязала мешок с талантами. Оказывается, мы поющие! Раньше думали, что чемпион – Грузия. А теперь и мы – только держись!
Беседовала Анна Абакумова
«Спасибо за сына и за дочь».
Студенческие годы.
«Как все мальчики, любил фуражки, танкистские шлемы».
С сослуживцем в армии.