Молодая американка Элизабет (Нора Джонс), которую бросил бойфренд, вечерами ест черничный пирог в нью-йоркском кафе «Ключ» (так по-русски и написано «Ключ») и чешет языком с его хозяином — лохматым и ужасно симпатичным англичанином (Джуд Лоу), подозрительно хорошо осведомленным в вопросе разбитых сердец.
Потом Элизабет, так и не сообразив, отчего она заснула на стойке с измазанными кремом губами, а проснулась уже с чистыми, бросает все и уезжает на запад, чтобы забыться. В Мемфисе днем работает официанткой в закусочной, ночью — в баре: тут роли меняются, и вот она уже по другую сторону стойки слушает пьяные тирады пожилого полицейского (Дэвид Стрэтейрн), у которого фатальные нелады с фатальной женой (Рейчел Уэйз).
В Неваде устраивается в казино — и интересная девушка с крашеными волосами (Натали Портман), отвлекшись от игры в покер, делает ей выгодное предложение.
Какая досада, что в Америке нельзя курить. Подобно, например, Вендерсу, который сперва снимал Германию, увиденную через призму голливудских фильмов, а потом отвез свою Германию в настоящую Америку, Кар Вай снимает США, как Гонконг, который, в свою очередь, является слепком США. Это искажающее двойное наложение способно, как мы знаем, давать причудливые результаты, но в отличие от Вендерса китайцу, кажется, на саму Америку наплевать: Америка — это сон, California dreaming. «Мои черничные ночи» — гонконгское кино, зачем-то снятое по-английски и с европеоидными актерами; экспортный авторемейк, прямые поставки романтической меланхолии из тех краев, где все делают быстрее, дешевле и не хуже.
Вместо Кристофера Дойла — Дариус Хонджи, не менее заслуженный в принципе оператор иранского происхождения, которого Кар Вай заставляет притворяться Дойлом. И проносятся в ночь поезда метро под сладкое постанывание Норы Джонс, и тают в расфокусе фонари, и чуть медленнее, чем обычно, склоняются головы, и видоискатель маниакально ищет любые стеклянные поверхности, будь то витрина, стакан или аквариум с ключами, хранящими истории разлук.
Вместо взявших себе заморские имена Тони, Магги или Лесли — взаправдашние Джуд, Нора, Дэвид.
Почему это не работает, почему этот краткий путеводитель по творчеству главного, быть может, режиссера 90-х выглядит таким искусственным, таким приторным и неубедительным — бог весть. Может быть, дело действительно в Дойле. Может быть, в том, что субтитры скрадывают фальшь, и Кар Вай всегда на самом деле звучал именно так: наивно, претенциозно, плоско, а вовсе не так чудесно, как нам казалось. Может быть (но вряд ли), потому что Нора Джонс оказалась актрисой не такой хорошей, как певицей, и когда на экране появляются сперва Уэйз, а потом еще и Натали Портман, на это не получается закрыть глаза.
Хотя, может быть, все и не так, может быть, Вонг остался прежним, а это зритель вырос, как неизменно и, наверное, несправедливо вырастал в свое время из многих по-настоящему важных поколенческих историй, будь то Сэлинджер или, допустим, Хемингуэй. Факт остается фактом: после просроченных консервированных ананасов от всех этих десертов, которые сейчас Кар Вай снимает на крупных планах с эдриан-лайновским сладострастием, слегка подташнивает.
Станислав Зельвенский