Постер новой экранизации повести Бориса Васильева с припиской «Зачем...» стал интернет-мемом. Режиссер и продюсер фильма Ренат Давлетьяров отвечает на этот и многие другие интересующие зрителей вопросы, чтобы наконец расставить все точки над i:
— Картина Ростоцкого была одним из самых ярких впечатлений моего детства. Мой родной дед погиб в 1942 году. Война коснулась и моего поколения. Сейчас тинейджеры воспринимают немцев как славных ребят, с которыми в Таиланде они вместе отдыхали и пили пиво. Нынешние подростки ни в чем не виноваты. Это естественный исторический процесс. В моем детстве в слове «немцы» был скрыт какой-то сакральный смысл. Ни во что, кроме немцев и наших, мы не играли. Восприятие военного кино на поколенческом уровне разное, и это естественно. Думаю, что пройдет еще какое-то время, и неизбежно Великую Отечественную войну и фильмы о ней новое поколение будет воспринимать так же, как мы сейчас воспринимаем Первую мировую войну, в которой погибло огромное количество людей и было место и подвигу, и всему остальному. Я не разделяю ощущения от войны и ощущения от картин, в которых показывается война.
О кастинге в новые «А зори здесь тихие…»
— Что касается актерского кастинга, то он был, как всегда, мучительным и нервным. Я не знаю, может быть, существуют такие режиссеры, которые точно знают изначально, кого будут снимать, но выбор актеров в новую экранизацию «А зори здесь тихие…» длился до последнего дня. Ни за кем не было железно застолбленных ролей — все проходили пробы. Предварительный кастинг включал в себя чуть ли не около 1000 девушек на главные роли. Кстати говоря, первым вопросом, который я задавал претенденткам, был: «Читали ли повесть Бориса Васильева и смотрели ли фильм Станислава Ростоцкого?». И их ответы, с одной стороны, меня опечалили, потому что, только отправляясь на пробы, люди начинали читать. А с другой стороны, я подумал, что сам Бог велел делать экранизацию, чтобы хоть кто-то из представителей нового поколения, увидев картину, потом, может быть, прочел бы книгу. В общем, никаких экзотических историй на кастинге не было. Велась нудная, тяжелая, длинная и преисполненная сомнений работа.
Евгения Малахова, Агния Кузнецова, Кристина Асмус, Софья Лебедева, Анастасия Микульчина
Утверждая кого-то на роль, я ориентируюсь только на свое внутренне ощущение. А правильное оно или нет, кстати говоря, никто не знает. Но должен оговориться, что единственной кандидатурой на роль, которая появилась еще даже до создания сценария, был Петр Федоров. Я работал с ним на предыдущей моей картине, которая выходит осенью. Она называется «Чистое искусство». Петр Федоров сыграл в ней главную роль. Я наблюдал за ним на площадке, и чем дольше на него смотрел, чем больше с ним работал, тем больше убеждался, что это идеальная кандидатура на роль Васкова.
Читайте также:
Евгения Малахова: «Ренат сказал: «Кто за минуту не завяжет портянки, поедет обратно в Москву»
К слову, около 12 лет назад на день рождения Леши Учителя (режиссер Алексей Учитель. — Прим. ред.) сидели Учитель, я и Володя Машков и, как водится, обсуждали кино. Машков тогда сказал нам: «Ребята, надо снимать «А зори здесь тихие…», и я должен играть главную роль. Тогда мне идея показалась странной, но, видимо, с тех пор где-то в подсознании эта мысль у меня жила. Володя уже перешел от старшины Васкова в другую категорию, поэтому с самого начала у нас был Петр Федоров. Он, кстати, сейчас снимается у Хомерики в Мурманске (в фильме «Ледокол». — Прим. ред.).
Петр Федоров
О немцах на съемках
— Актеры, сыгравшие в фильме немцев, действительно немцы. Честно говоря, можно было обойтись без них, но я просто представил себе своих недоброжелателей, которые, если уж не до чего будет докопаться, скажут: «Где вы взяли эти лица?! Это не немцы!». Конечно, недоброжелатели в любом случае будут критиковать, но тут я решил подстраховаться и вызвал настоящих актеров-арийцев из Дюссельдорфа. Немцы в массовке — это были, конечно, каскадеры и спортсмены местные. А вот с этими двумя актерами из Дюссельдорфа было очень смешно. Они никогда не были в России — ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге, а тут прибыли в Карелию, где их поселяют в городе Кондопога. Это было у них первое неизгладимое впечатление. Второе случилось, когда их привезли в лес, и там они увидели меня. Я, на мой взгляд, совершенно не похож на кинорежиссера на площадке. Причем, скорее всего, я что-нибудь орал в тот момент, когда они приехали. Но, как вежливые немцы, они подошли, поздоровались и спросили, что я от них хочу. А мне некогда было разговаривать с ними тогда: они снимались не в этот день. Я говорю им: «Вы слышали о системе Станиславского?» Они мне: «Я-я, Станиславский…» Я продолжаю: «Вот первая система. А есть вторая…» В этот момент усталый Петька Федоров идет по тропинке. И я говорю немцам: «Вот сегодня этот актер, который является звездой нашего кино, очень плохо отработал. И сейчас вы увидите, что будет». И кричу ему: «На колени, сволочь!» У Пети с юмором все в порядке: он кидается на колени и начинает мне чистить мои грязные сапоги. Я поднимаю глаза на немцев, чтобы увидеть их добродушные улыбки, но вижу лишь ужас в глазах у обоих. Конечно, я их успокоил, сказал, что это шутка, и отправил отдыхать.
Немцы поначалу пребывали если не в депрессии, то в диком недоумении. Мы снимали очень много материала в день. В кино есть такая традиция: отмечать кадр сотый — это режиссер, двухсотый — это оператор, трехсотый — это художник, четырехсотый — это актер, и так далее. Так вот, мы гнали так, что через каждые три дня к вечеру накрывалась поляна в лесу, и это всегда совпадало с приездом немцев на площадку. Как ни появятся они на съемках, так у нас в конце дня накрывают стол, и вся группа в 70 человек сидит и выпивает. Немцы подумали, что это хорошая русская традиция. Кстати, один из них был вегетарианцем, а закончил съемки в фильме убежденным мясоедом, любящим русскую водку и (по секрету) русскую женщину. У него на площадке случился роман. Мне девочки из пресс-службы сказали, что у одного из немцев на странице в «Фейсбуке» было написано: «Я переживаю лучшие дни в своей жизни».
Не секрет, что в кино в основной массе ходят люди 14-20 лет. А я не могу не думать о зрителе, снимая картину. Неужели я буду снимать в вечность или для любимого какого-то кинокритика? Да это клиника вообще! Поэтому, конечно, я думал о зрителе и о том, как лучше показать этих немцев, чтобы ему было страшно. И я представил себе орков. Вот такой у меня был некий метафорический образ перед глазами во время съемок. Это орки, и чем меньше они говорят, тем лучше. У Бориса Васильева литературных крупных планов немцев вообще нет.
Когда мы снимали сцену, в которой старшина Васков и три оставшихся в живых немца предстают лицом к лицу, работало 150 дождевальных установок и местность была с наклоном под углов в 45 градусов. В общем, все мокрые, всё скользит, и длится это уже два дня кряду, а я никак не могу добиться от немцев ужаса. Я тактично пытался объяснить, как его надо сыграть, рассказывал им даже какие-то истории про Чикатило, но ничего не помогало. Тогда я дал Пете (актер Петр Федоров. — Прим. ред.), который во время съемок этой сцены стоял не в кадре, а рядом с камерой, и наговаривал текст, пистолет и попросил, чтобы в момент, когда начнет произносить свои слова, он стрельнул в воздух, чтобы они хотя бы вздрогнули. Я бегу к монитору, запускается камера, Петя начинает орать свой монолог за кадром, подыгрывая актерам. Слышу выстрелы и вижу прекрасную реакцию трех немцев. Потом выяснилось, что Петя просто стрелял в них из холостого автомата, потому что он устал стоять под дождем уже вторые сутки кряду промокшим насквозь. Испуганные лица немцев на экране — это не режиссура, это была биологическая реакция.
О сложностях
— Осознание того, какую сложную задачу мы перед собой поставили, наступало постепенно. Поначалу я очень бодро вышагивал на выбор натуры и забирался в самые дикие места, топал ногой и говорил: «Вот здесь мы будем снимать». Через три месяца, когда группа с тонной оборудования, как египетские рабы, пробиралась в эти дебри, было уже не до смеха. Понятно, что военная картина всегда предполагает сложности, но у меня не было опыта съемок фильмов в таком жанре, поэтому я, возможно, переоценил свой оптимизм. Было действительно очень тяжело. Актерам я поставил два условия, когда утверждал на роли: первое — будет очень тяжело, и если я только услышу писк, что очень тяжело, они сразу едут домой; второе — не потерплю никаких истерик во время съемок сцен в бане и на водопаде. В общем, все согласилась, поэтому жили мы дружно и весело.
О бюджете
— Картину мы снимали с Владом (продюсер новой экранизации «А зори здесь тихие…» — Влад Ряшин. — Прим. ред.) на свои деньги. Когда было отснято уже 90 процентов, в Москве прошел конкурс на бюджетное финансирование, и нам частично компенсировали наши затраты. Никакого здесь освоения госбюджета, как любят поговорить у нас, плотоядно потирая ручки, не было. Мы рисковали с Владом своими деньгами. Фонд кино и Первый канал появились у нас, когда мы были уже далеко-далеко в пути.
О телеверсии
— Имея такого выдающегося партнера-телепродюсера, как Влад Ряшин, грех было не воспользоваться положением и не сделать телеверсию. К тому же материала было очень много отснято. Мне казалось, «А зори здесь тихие…» — компактная повесть. Но на самом деле, если снимать каждую сцену, которая описана у Васильева, получается масштабное количество материала. В полнометражном фильме в итоге пришлось много сократить. Я показывал картину сыну Бориса Васильева — он, слава Богу, не заметил этих потерь. У меня уже был заготовлен ответ и для него, и для актеров, которые снимались, а появляются буквально на секунду, что на Первом канале будут четыре серии (Первый канал не только приобрел права на трансляцию фильма и его четырехсерийной версии, но и выступил информационным партнером. — Прим. ред.).
О реакции сына Бориса Васильева на новую экранизацию повести «А зори здесь тихие…»
— Сын Бориса Васильева сказал, что я избавил его от речи, которая у него была заготовлена, когда он шел с смотреть фильм. Она была, с его слов, примиряюще-утешающей. Он собирался сказать: «Ну ничего, бывает…» Но вместо этого, посмотрев фильм, обнял меня и сказал, что я его приятно разочаровал. Я был счастлив.