40 лет назад, 30 марта 1970 года, на экраны страны вышел культовый фильм Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни».

За 40 лет история создания шедевра успела обрести мифами и легендами, а кое-что до сих пор остается за кадром. Эту ленту дважды закрывали, и дважды она возрождалась каким-то чудом. И лишь в 1998 году указом президента фильм догнала Государственная премия. А по результатам специального опроса зрителей «Белое солнце пустыни» получило награду телефестиваля «Золотой билет» — как самое любимое кино нашей страны.

Вокруг ТВ тоже решил вспомнить, как создавалась эта любимая лента. и предложить вашему вниманию одно из последних интервью с главным создателем «Белого солнца пустыни» режиссером Владимиром Яковлевичем Мотылем. Тогда он был бодр, весел, и ничто, как говорится, не предвещало, что в феврале 2010 года этот энергичный, легендарный человек уйдет из жизни — как водится в нашей стране, не вполне оцененным…

 Петрухе икры не досталось

– Владимир Яковлевич, правда ли, что вы хотели включить в ленту эротические сцены?

– За 40 лет про создание фильма наговорили столько чепухи, что я рад опровергнуть хоть часть ее. До сих пор болтают, что я женщин из гарема Абдуллы снимал голыми в эпизоде, где они вместе с Суховым прячутся в нефтяном баке. Якобы женщинам там стало жарко, и они все с себя поснимали. Если развивать эту фантазию, то каково было бы моему герою – мужику? Вторая эротическая сцена, якобы вырезанная из картины: Сухов выходит во двор, отведенный для гарема, и женщины, чтобы скрыть свои лица, с визгом поднимают платья, под которыми они в чем мать родила. И еще такой же бред: Абдулла возлежит с любимой женой, и оба в кадре полуголые со всеми вытекающими отсюда движениями. Последний миф пошел от Кахи Кавсадзе, который на первой кинопробе предлагал такой вариант. На пробах я даю артистам максимум свободы, но при этом всегда думаю о цензуре, я бы никогда не стал снимать эпизоды, которые все равно бы вырезали, причем со скандалом.

При коммунистах была ханжеская цензура: Фурцева в Лондоне покинула эротический балет, а слывший ловеласом в жизни генсек Брежнев ушел с показа «Романса о влюбленных» Кончаловского, когда на экране показалась обнаженная грудь Кореневой.  «Романс» даже скинули с Госпермии.

– Теперь о кормлении Верещагина черной икрой. Правда, что она была не натуральной, поэтому Луспекаев и сыграл не­поддельное к ней отвращение?

– Глупости, икра была настоящая, а от­вращение актера было натуральным от того, что снимали целых четыре дубля. Икра осточертела Луспекаеву, и после команды «стоп!» на последнем дубле он даже вы­плюнул деликатес, не проглотив. Кстати, Коля Годовиков, он же Петруха, как-то объявил в прессе, что два килограмма черной икры после съемки сам съел на пару с Луспека­евым. Чего быть не могло: во-первых, ик­ры было меньше килограмма, а во-вто­рых, ее после съемок относили в холо­дильник на случай, если пленка окажется бракованной и придется эпизод с икрой переснимать. В то время каждый фильм контролировали ревизоры и реквизиторши. И они при своих малых зарплатах никогда бы не позволили умыкнуть дорогой продукт. Окончилась история тем, что лаборато­рия задержала проявку материала и протухшую икру спустили в уни­таз. Слава богу, брака не было, и даже не пришлось составлять акт, чтобы не наказывать реквизиторшу.

Тот же Годовиков, которого я давно полюбил, запустил «утку» про сцену, где Абдулла закалывает Петруху. Дескать, Мотыль придумал по­ложить Коле под гимнастерку доску, чтобы Абдулла всадил штык в нее. И якобы на одном из дублей штык пробил доску и проко­лол Годовикову бок. Но Коля, мол, героически это стерпел. На самом деле все было не так: Коля вместе с тренером-каскадером и постановщиком трюков Масарским придумали этот трюк с доской, о чем я не знал. А если бы знал, то посоветовал им не тратить времени на то, что не потребует­ся для съемки. Не ставя меня в известность, они в свободное от съе­мок время стали тренироваться, и, очевидно, в одной из попыток доска была пробита. Скажи они мне о своих тренировках, я объяс­нил бы, что сцены буду снимать деталями. Если помните, в фильме не показано, как штык в Петруху врезается, а лишь крупно лицо Абдуллы, а затем уже результат: винтовка со штыком, воткнутым в зем­лю под мышкой Петрухи. Это снималось сбоку.

– Кстати, о трюках: Луспекаева в драке на баркасе дублиро­вал каскадер?

 

Это Александр Масарский (великий тренер каскадеров) в каком-то интервью сказал, что частично он дублировал Луспекаева. Но это сильное преувеличение. Масарский заменил Луспекаева лишь в одном трехсекундном кадре, где Верещагин ногами спихивает за борт бандитов, потому что прогибались носки у сапог Луспекаева – ступней-то у него не было. В остальных кадрах Луспекаев дрался сам, без дублера.

Это был подвиг, равный подвигу Бетховена, который глухим писал Девятую симфонию, или подвигу Маресьева, безногого летчика. Бывали съемки, после которых Павел Борисович тяжело опускался на песок, чтобы отдышаться. Он себя не щадил.

– Какой из эпизодов, оставшихся за кадром, у вас самый памятный?

– Пожалуй, проба Кахи Кавсадзе на роль Абдуллы. Актера на эту роль я искал дольше всех. Первую пробу, которую он сделал до съемок (диалог Абдуллы с любимой женой), я даже не стал показывать худсовету. Ее бы все равно не утвердили. Но я видел в этой роли только Кавсадзе. Мне импонировали его мужское обаяние, его физический данные – все годилось для того, чтобы Сухов встретил достойного противника. Но Кавсадзе был молодым актером, и мне надо было его раскрепостить. Полагая, что все кавказцы хорошие наездники, я вызвал Кахи на вторую пробу: Абдулла на коне подъезжает к Верещагину и беседует с ним. Выехали в дюны под Ленинградом, подвели к Кавсадзе горячего черного скакуна. Смотрю, Кахи лихо вскочил на него, дал шенкеля – и конь рванул, помчал актера по широкой дуге. Подскакав к камере, Кавсадзе натянул поводья, выпрыгнул из седла и проговорил свой текст. Это было так выразительно, что я обнял его: «Будешь сниматься!» А он вдруг бледнеет, оседает на песок. «Что, что с тобой?» Кахи, тяжело дыша, с сильным акцентом (его в фильме дублировали): «Владимир Яковлевич, сэйчас все пройдет. Просто я пэрвый раз в жизни на коня сел». Выясняется, что Кавсадзе из интеллигентной семьи, где все больше музыканты, а не джигиты. «Но как же ты, — изумляюсь, — справился с конем?» — «Владимир Яковлевич, я повэрил, что я наэздник… И конь… мне повэрил». Фантастика, правда?

— А есть ли что-то связанное с судьбой фильма, которое вам запомнилось больше всего?

– Мне рассказали журналисты, что в Афганистане был такой случай. Наши солдаты осадили кишлак с моджахедами. Предстояла атака. Дождались ночи, вывезли на пригорок кинопередвижку и запустили «Белое солнце пустыни». С рассветом моджахеды из кишлака ушли. Бог знает, что они поняли из фильма, главное, что не было стрельбы и никто тогда не погиб.

Война за ляжки

 — Правда ли, что выход фильма разрешил лично Леонид Ильич Брежнев?

— Это была счастливая случайность. Поскольку я категорически отказался порезать мой фильм, ему была уготовлена «полка». «Белое солнце», как арестант КПЗ, лежало без движения в фильмохранилище 1-го отдела Госкино, подведомственного КГБ. Это был склад идеологически невыдержанных фильмов и той западной продукции, которая не попадала на наши экраны, фильмы с эротикой, сценами насилия, антисоветчиной и т. п.

 Лишь члены Политбюро и министры имели возможность смотреть их на своих дачах. И вот в один из выходных Брежнев отдыхал в кругу своей семьи на даче. Вечером им должны были привезти боевик из фильмохранилища. А эту картину по недоразумению увезли показывать кому-то другому. Завскладом в выходной не мог выяснить, где лента. Советоваться было не с кем. И он на свой страх и риск решил отправить Брежневу «Белое солнце пустыни» — фильм, который в спецхране нравился всем, от уборщицы до начальника. Ленту привезли на дачу, где шла гулянка. Была уже ночь, когда фильм кончился. Брежнев позвонил киноминистру Романову: «Ну спасибо. Порадовал. Хорошее кино делаешь». Романов это выслушал, но абсолютно не понял, за что его хвалят, поскольку картины не видел. Ранним утром он примчался в хранилище (единственный случай, когда министр приехал в Госкино до начала работы). Один, без свиты, уселся в просмотровом зале. И смотрел ленту не как министр, а как обычный зритель. Ведь ответственность за картину на нем уже не висела. Брежнев одобрил – значит, надо выпускать в прокат!

— И фильму тут же дали зеленый свет?

— Что вы! Брежнев Брежневым, но министр перестал бы себя уважать, если бы не потребовал от меня хоть каких-то исправлений картины. На ней висела куча замечаний – и это после того, как я уже один раз переделал практически готовый фильм!

— Почему переделывали?

— В картине (которую я снимал под названием «Спасите гарем!») был другой финал: смертельно раненый Абдулла падает, а его жены рвут на себе волосы, оплакивая смерть мужа. Финал ставит под сомнения принцип социалистического интернационализма, право вмешиваться с оружием в жизнь другого народа. Пришлось выбрасывать и доснимать эпизоды, но все равно навесили еще 27 поправок, а после звонка Брежнева министру из всех замечаний осталось только три. И это очень раздосадовало чиновников. Знаете, когда специально натренированным  псам говорят «фас!», а потом оттаскивают, у собак полон рот слюны. Их можно понять.

– А какие три поправки министра?

– Во-первых, я должен был убрать голые ляжки Катерины Матвеевны в кадрах, где она, сильно приподняв юбку, переходит ручей. Во-вторых, закрыть надпись «Карл Маркс» на книге в руках одной из жен Абдуллы («насмешка над основоположником»). И наконец, министр был против пьяного Верещагина, лежащего на полу.

И вот редактор «Белого солнца» Вадим Спицын поздравил и передал мне, что надо переделать в картине. Я ответил: «Ну ладно, Маркса перекроем цветочком. Верещагина скадрируем так, что он будет лежать непонятно где. А у Катерины Матвеевны я ничего менять не буду!» Это ведь сон солдата, изголодавшегося по бабе своей. На что Спицын сказал: «Володя, запомни! Голая жопа партию и правительство никогда с пути не свернет, а советский народ – запросто!» Я расхохотался. Делать нечего. Нашел бракованный дубль, где юбка Катерины Матвеевны была опущена до идеологически допустимого предела. На последнем контрольном просмотре картины случился чисто советский анекдот. Директор экспериментального объединения настолько серьезно отнесся к выполнению замечаний министра, что, когда Катерина Матвеевна на экране перешагивала через ручей, он подскочил к экрану и… выгнув спину и вывернув шею, заглянул ей под юбку – нет ли там антисоветчины?!

«Солнце» взойдет?

Мой фильм проскочил на экран вопреки предначертаниям соцреализма. Но торговать фильмом, разъезжать с ним по планете, показывая, сколь разнообразно искусство в СССР, — это пожалуйста! Делегация от Госкино привезла «Белое солнце пустыни» в Данию. Журналист в газете «Даг ог Фолк» изумился: «Как вообще такая картина могла случиться в советском кино?!» Наша делегация ответила: «У нас таких фильмов множество». Когда мне предлагали (для укрепления экспорта советского кино) снять продолжение, новую серию, я ссылался на то, что занят декабристами (будущая «Звезда пленительного счастья»), но про себя решил крепко: этой власти, которая порушила все, что мне было обещано по закону, сыпать валюту в ее карман я больше не стану. А зрители заваливали письмами Госкино и «Мосфильм», требовали продолжения «Белого солнца». Именно тогда замечательный сатирик Леонид  Лиходеев, с которым мы были дружны, подметил: «Курице, которая несет золотые яйца, у нас положено зашивать задницу».

– А желания снять продолжение не возникало хотя бы в мыслях?

 

– В конце перестройки, когда отмывались огромные деньги через кино, ко мне хлынула новая волна предложений. Но все от жуликов, авантюристов. Прикрываясь моей фамилией, они брали в банках кредиты, а дальше исчезали… Впрочем, один раз дело заварилось не на шутку, даже учредилась компания «Белое солнце пустыни-2». В год 25-летия картины меня вместе с актерами принял экс-премьер Черномырдин. Я просил средств на юбилей картины, а он уговаривал меня снять продолжение «Белого солнца». Потом был порыв РТР, но и их затея потихоньку сошла на нет, хотя вместе с авторами сценария Ежовым и Ибрагимбековым мы придумали тогда увлекательную историю.

– О чем, если не секрет?

– Гражданская война в Средней Азии закончилась аж в середине 30-х годов. Мы попытались представить, что пережили наши герои Сухов, Саид и Абдулла, которого все посчитали убитым, а жены его ночью уволокли к  местному мулле-врачевателю, и он воскрес, как когда-то воскрес Шерлок Холмс у Конан Дойля. Учитывая актерскую форму Кузнецова, Мишулина и Кавсадзе, мы перенеслись как бы на «двадцать лет спустя», в середину послевоенных 50-х годов. Ну а, как известно из «Белого солнца», с героем, оставшимся тогда за кадром, с Джавдетом, счета Саида остались не сведенными, и Джавдет возникал в новом сюжете как один из главных героев продолжения конфликта. А действие закручивалось в тех же экзотических краях Востока. Мы поработали, что называется у писателей, в стол… Знаете, я изумляюсь. Ни один толковый продюсер не взялся всерьез за проект продолжения «Белого солнца пустыни». Ведь вторую серию посмотрел бы каждый россиянин от мала до велика. Куда там «Титанику».

Змею я сам бы укусил

Из воспоминаний Спартака Мишулина, народного артиста России, исполнителя роли Саида:

– Съемки, где Саида закопали в песок по шею, были сплошным мучением! Во-первых, песок в пустыне был настолько горячим, что Толя Кузнецов в нем куриные яйца пек. Сверху тоже палило немилосердно — 66 градусов жары. А теперь представьте: торчу я в песке по шею, снизу печет, сверху поджаривает… и в лицо лупит жаром съемочный прожектор! Меня снимают, я держу лицо каменным, а сам вспоминаю, что в пустыне змеи живут, их по ходу съемок уже не раз видели. И в голове одна мысль: если ко мне сейчас змея подползет, я ей голову откушу!

Эпизод этот снимали дублей пять. А в ленту вошел самый первый дубль…

Сцены в пустыне снимали в окрестностях Байрам-Али – это в Каракумах, 70 км от туркменского городка Мары. Это местечко – уникальная лечебница для почечников. Названо в честь мусульманского полководца, который там остановился на месяц, и у него почки перестали болеть. Еще бы не перестали! Там вся жидкость из организма выходит через поры, почки отдыхают. За все время, пока мы там работали, никто на почки не жаловался. Жалобы были на другое – на тучи свирепых комаров. Уезжаешь со съемок в Мары, в гостиницу, ложишься спать и через 15 минут просыпаешься от громкого гудения. Открываешь глаза – ужас! – на теле саркофаг из комаров. Польешь себя из пшикалки, еще 15 минут поспишь – и по новой!

Тихо! Абдулла идет!

Рассказывает Кахи Кавсадзе, народный артист Грузии, исполнитель роли Абдуллы:

– Мне посчастливилось, что я сыграл в этом фильме. В нем был собран прекрасный коллектив. Но вы не поверите, что первый раз в жизни я посмотрел «Белое солнце пустыни» недавно. До этого я видел только рабочий материал, а готовую картину не смотрел ни разу. Почему? Просто я не люблю смотреть фильмы с моим участием. Потому что вижу себя и думаю: «Тут надо было сыграть по-другому, тут тоже…» Короче, одно мучение! Конечно, «Белое солнце» понравилось мне. И я, посмотрев его полностью, понял, почему этот фильм стал классикой, почему его так любят зрители. Мотыль в своей картине не врет, он сделал ее так, чтобы она была интересна и понятна каждому – ребенку и старику, дворнику и профессору…

Абдуллу я никогда не считал ни разбойником, ни бандитом. Я играл человека, который защищал свой дом, свои традиции. Играл человека без комплексов, человека слова. Да, у него гарем. Но кому какое дело, сколько у него жен: десять или двадцать семь. Ведь это его жены, его семья. И он следует своим традициям жестко и до конца, отстаивая неписаные законы своего народа. Мне кажется, что я немного похож на своего героя – только я ни разу в жизни не пользовался и, дай бог, никогда не воспользуюсь настоящим оружием.

Песню «Ваше благородие, госпожа удача» Паша Луспекаев – прекрасный актер и добрейшей души человек! – записывал в Ленинграде. Так получилось, что я его встретил как раз тогда, когда он шел на запись. Он был в очень плохом настроении. И сказал сильно осипшим голосом: «Кахи, какой я дурак! Вчера посидел с друзьями, выпили – и я голос посадил. Сейчас надо будет петь, а я, слышишь, как хриплю…» — «Ну и хорошо! – отвечаю я. – Ты сам подумай, разве может Верещагин петь бельканто?» Паша сразу успокоился. А как он в фильме поет, вы слышали?

Судьба Петрухи

О непростой судьбе исполнителя роли Петрухи – Николая Годовикова — сейчас  сказано и написано немало. Его кинокарьера не удалась – после единственной звездной роли Николай работал грузчиком, связался с ворами, три раза сидел в тюрьме, после бомжевал, скитался, но в последнее время остепенился.  С 2000 года начал сниматься в сериалах, сыграл в «Прииске», «Спецназе», «Улицах разбитых фонарей».

 Беседовали Сергей Амроян и Дмитрий Филатов