Жизнь человека меряют годами. Жизнь бабочки — днями. Жизнь программы — эфирами. Начавшись на НТВ восемь лет назад, «Ночной полет» продолжился на ТВЦ, а затем обрел свое время на канале «Культура». 1 декабря немногочисленная команда во главе с ведущим Андреем Максимовым отмечает круглую дату — 1500-й «Ночной полет».

       — На телевидении исчезает жанр разговора, нормального человеческого общения. С чем это связано?
       — Если я сейчас признаю правоту ваших слов, то я обижу толпу народа, которые на телевидении беседуют. Например, беседуют Владимир Познер, Тина Канделаки, Толстая и Смирнова; Дима Дибров беседует вполне по-человечески. То есть я не единственный, кто работает в этом жанре. Но «Ночной полет» — одна из немногих программ, куда человек из ускользающего класса интеллигенции может прийти, чтобы высказать свою точку зрения.

       — Но все-таки полторы тысячи эфиров — значит, мы все же небезнадежны?
       — Спасибо за добрые слова, но я не отношусь к программам «Ночной полет» как к показателю чего-нибудь. Это просто удача, что я попал на АТВ, начал делать программу «Ночной полет», что потом меня без объяснения выгнал Попцов и тут же подобрал канал «Культура». Я не могу сказать, что раз существует «Ночной полет», то это показатель чего-то. Это просто одна из передач на телевидении.

       — Жанр интервью, в котором вы работаете, считается самым трудным. У вас есть секреты? Как вы разговариваете с гостями?
       — У меня есть книжка, которая называется «Как разговорить собеседника, или Ремесло общения». Это книжка о том, как брать интервью в повседневной жизни. Я не считаю, что интервью — это самый сложный жанр, но это самый распространенный жанр. Когда вы спрашиваете у продавщицы, свежее ли молоко, когда ребенок спрашивает у мамы, как сделать урок, когда молодой человек спрашивает у девушки, любит она его или нет, когда журналист спрашивает у Путина про пути развития России — это все интервью. И они все делаются по одним и тем же существующим законам. Я попытался объяснить, как, разговаривая с человеком, получить нужную вам информацию. Это то, что я пытаюсь делать в «Ночном полете». И не уверен, кстати, что получается у меня до конца.

       — Бывали случаи, когда приходили люди и вам не удавалось их разговорить?
       — Бывало, приходили очень нервные люди. Одну молодую актрису буквально трясло перед эфиром и в начале беседы. Все, что можно сделать в таком случае, — это попытаться создать добрую атмосферу и сразу показать человеку, что он тебе интересен. На самом деле так и есть — я не приглашаю людей, которые мне неинтересны, к которым у меня нет вопросов, даже если существует информационный повод. Когда человек чувствует, что он на самом деле интересен, он совершенно по-другому себя ведет. Я сам часто даю интервью и часто знаю по себе — вижу, когда человек пришел выполнить задание редакции в полчаса между пьянкой и свиданием или когда ему что-то интересно у меня узнать. И я на себе испытываю то же самое, что испытывают мои гости. Поэтому, когда человек не хочет разговаривать или нервничает, но видит, что он действительно интересен, он становится совсем другим.

       — Прямой эфир — обязательное условие?
       — На самом деле нет, хотя «Ночной полет» — едва ли не единственная программа, выходящая в прямом эфире. Разве что «Детали» недавно тоже стали выходить в прямом эфире. Но нередко приходится подстраиваться под гостей, тогда мы программу пишем, но в режиме прямого эфира, то есть «Ночной полет» не монтируется никогда: что уж сказал гость, то сказал. Мы хотели подвести итоги празднования юбилея Майи Михайловны Плисецкой и записали программу тогда, когда ей было удобно. Понятно, что когда приезжает Фанни Ардан, мы подстраиваемся под нее. К Пеле мы ездили на базу, он уделил нам полчаса. В таких случаях, конечно, это запись. Но я стараюсь, чтобы эфир был прямой, потому что мне кажется важным, чтобы люди имели возможность задать гостю вопрос, потому что у них не будет больше возможности поговорить со Спиваковым, с Хазановым, с Искандером.

       — Вы решаете, кого звать на программу. Чем вы руководствуетесь?
       — Как я уже сказал, у меня должны быть к человеку вопросы. Поэтому, например, у нас довольно редко бывают эстрадные звезды, хотя нам никто не запрещает их приглашать. У меня просто нет к ним вопросов. Второй момент — программа информационная, то есть рассказывает о некоем важном культурном событии через его участника, информационный повод. С тех пор, как я ушел из АТВ, я абсолютно свободен в выборе гостей.

       — Наверное, неправильно так говорить, но вы можете вспомнить ваши любимые, особенно удавшиеся вам интервью?
       — У меня полторы тысячи эфиров. И если я назову какой-то один из них, то люди, пришедшие на оставшиеся 1499 эфиров, решат, что они плохи. Тысяча пятьсот эфиров — это тысяча двести замечательных людей. У меня не было ни одного человека, про которого я мог бы сказать, что он противный и неинтересный.

       — А неудачи можете вспомнить?
       — А что такое неудача?
       — Ну, внутреннее ощущение провала.
       — У меня такое ощущение едва ли не после каждого эфира. Все время кажется, что мало времени, что я не раскрыл гостя. Как всякому нормальному человеку, мне кажется, что то, что я делаю, возможно было сделать лучше. Но есть интересный момент, природу которого я не могу понять. Когда ко мне приходит человек, всегда происходит одно и то же — он приходит за час до эфира, мы пьем чай, разговариваем, потом расстаемся. Однако после некоторых эфиров у меня ощущение, будто я таскал кирпичи, а после других — ощущение полета. Из чего я понял, что энергетика — это невыдуманная штука. Потому что по физическим действиям все одно и то же. А ощущение от людей совершенно разное. Но давайте я вам лучше расскажу о тех, кто делает нашу передачу.

       — Давайте, все-таки полторы тысячи эфиров.
       — Во-первых, моя большая удача — режиссер Виталий Минорский. Он обладает невероятным умением сделать так, чтобы то, что вижу я, в кадре видел зритель. На самом деле это очень трудно. Твой собеседник реагирует, и если режиссер не показал эту реакцию, то и зритель ее не увидел. У человека слезы на глазах — это успеть показать. Виталий это делает совершенно виртуозно, не говоря о том, что иногда на эфире возникают немыслимые проблемы. Например, пришли в студию со львенком. Как его показать, куда деть? При этом маленький львенок лапой разбивает стул. Или пришел человек с попугаем, хотел показывать номера. А у нас очень маленькая студия. Минорский никогда не говорит «невозможно». С ним мы сделали уникальный эфир, когда брали интервью у хора Турецкого как у одного человека. Минорский придумал, что я буду сидеть на сцене, а хор будет сидеть в зале. Это же очень трудно придумать. На программу приходят разные люди, нервничают, не хотят сниматься, а Виталий приходит и всех успокаивает. И он собрал отличную бригаду профессиональных, интеллигентных людей.
       У этой программы, которая выходит почти каждый день, как правило, в прямом эфире, в которой перебывало множество знаменитых людей, всего два редактора. Редактор по гостям — Галя Шевелева. При том, что часть гостей сами просятся к нам в программу, многих надо вылавливать. И Галя добывает любой телефон в течение десяти минут. Как она это делает — мне неизвестно. И не было случая, чтобы она сказала «не могу найти». А главный человек — шеф-редактор Ася Друянова. Мы с ней знакомы тридцать лет. Это была одна из моих первых любовей, которую у меня увел ее муж, замечательный писатель Борис Минаев, они родили двоих сыновей, которые теперь ходят на мои лекции на журфаке. Она очень много придумывает. Поскольку событий значительно больше, чем четыре, она выбирает, придумывает, как про это рассказать, берет на себя всю организаторскую работу и готовит меня ко всем эфирам. У нее есть справочные материалы, литература, и она готовит меня к передачам, потому что, когда ты разговариваешь с человеком, он должен быть уверен, что он тебе интересен и что ты что-то о нем знаешь, как минимум зашел на его сайт. Мне всю информацию дает Ася. В сущности, творческая часть — это три человека, считая меня. А техническая — это Виталий и его команда. Хотя деление неправильное: техническая — тоже очень творческая на самом деле.

       — У вас побывали больше тысячи достойных людей. Есть еще люди, с которыми вам бы хотелось поговорить?
       — Когда я начал делать эту передачу, один известный телеведущий мне сказал: «Тебя хватит на две недели, потом кончатся гости». Прошли восемь лет, полторы тысячи эфиров, и еще огромное количество людей, которые никогда не были в студии «Ночного полета». И со многими, кто побывал семь-восемь лет назад, я бы с удовольствием поговорил еще раз. Очень бы хотел поговорить про жизнь с президентом Путиным. Не про судьбы демократии и размер ВВП. А про то, как меняется мировосприятие человека, когда он становится президентом. Что испытал Путин, когда Ельцин отдал ему страну, сел в машину и уехал. Вот вошел Владимир Владимирович в кабинет, висит карта страны, что он думает в этот момент. Меня всегда гораздо больше интересуют человеческие вещи, чем политические. Я мечтаю, чтобы к нам пришел Ростропович. Есть огромное количество писателей, актеров, музыкантов, которых не было. У нас страна неисчерпаема. Я не знаю, сколько нужно эфиров, чтобы интересные люди закончились. Я не устал от «Ночного полета». Мне по-прежнему интересно говорить с людьми. На самом деле, это самое интересное, что есть в жизни.

Надежда Прусенкова