Эта теленеделя проходит «под знаком» Нины Ургант – множество каналов посвятили народной артистке свои телепрограммы, показали легендарный «Белорусский вокзал». Нине Николаевне — 80 лет. Редакция ВокругТВ поздравляет любимую актрису и желает здоровья и новых ролей.
Она сыграла более чем в 40 фильмах, но настоящую любовь зрителей получила после картины «Белорусский вокзал». Даже ветераны принимают ее за свою. А ведь она никогда не воевала – в 1941 ей было всего 12 лет.
Впрочем, слово самой Нине Ургант.
В то время, когда меня пригласили в «Белорусский вокзал», я работала в Ленинградском театре имени Пушкина, была заслуженной артисткой. Но ни знаменитого мужа, ни влиятельных любовников, ни другой «сильной руки» у меня не было.
Как-то меня пригласили приехать на «Мосфильм» познакомиться с Андреем Смирновым, режиссером фильма. До сих пор не знаю, кто меня порекомендовал. Приезжаю, Андрюша говорит: «Хочу, чтобы вы прочитали сценарий и пробовались на роль Раи». Прочитала — и роль как-то сразу легла на душу. Снялась, но не с моими будущими партнерами, а с другими актерами, которых тоже пробовали. Отснялась, мне и говорят. «Спасибо, ждите звонка. Если все будет в порядке, вас вызовут». Проходит неделя, месяц, полгода — ни ответа, ни привета. Я, естественно, думаю, что меня не утвердили. А через год на гастролях открываю газету и читаю, что съемки «Белорусского вокзала» закончились. Сижу, с горечью думаю: «Кто же та счастливица, которой досталась роль Раи?» И вдруг — звонок из Москвы, Андрей Смирнов: «Нина, срочно на «Мосфильм», на вторую пробу!» — «Но ведь картину уже отсняли?» — «Отсняли все, кроме сцен с Раей — приезжай!»
Я приехала, сделали кинопробу (уже с Леоновым, Папановым, Глазыриным и Сафоновым), чтобы показать ее худсовету. Настроение и отношение ко мне у моих партнеров было не ахти. Фильм никак не могли закончить, и в этом как бы моя вина. На роль Раи худсовет уже утвердил Инну Макарову, которой Смирнов честно говорил: «Инна, я не вижу тебя в этой роли, откажись от нее!» — «Нет, меня утвердили, я и буду играть!» Мою новую пробу показали худсовету во главе с Суриным, директором «Мосфильма». И снова утвердили Инну. Тогда Смирнов делает со мной третью кинопробу и везет ее министру культуры Екатерине Фурцевой. Та посмотрела и опять утвердила Макарову. Я говорю Андрею: «Извини, мне пора в Ленинград, меня там работа ждет». — «Умоляю, сделай что угодно, но не уезжай!» И что придумал Андрей? Он написал заявление Сурину: «Мне, молодому режиссеру, в моей первой картине не дают снимать в очень важной роли актрису, которую я считаю самой подходящей. Поэтому отказываюсь от дальнейшей работы над фильмом». Взял бюллетень и лег в больницу. А через несколько дней в его палату влетаетСурин с криком: «Черт с тобой! Снимай кого угодно — только доделай! У меня план. Если ты свой фильм не сдашь, не дадут денег на следующий, и я прогорю!»
Первой со мной снимали сцену, где ребята приезжают к Рае — уставшие, промокшие, и она их моет в ванной. На съемку они пришли сердитые, недовольные задержкой и нервотрепкой, случившейся из-за меня. Работа сразу пошла наперекосяк:
Давайте, говорит, переделаем эту сцену: никакого мытья не надо, а просто Рая даст нам чистые рубашки, которые остались от ее покойного мужа, и мы в них переоденемся. Смирнову это страшно не понравилось: «Ну откуда у Раи возьмутся рубашки для четырех разнокалиберных мужчин! И вообще — она медсестра вашего батальон а, она вас на войне всякими видела, что ее стесняться!» Они долго ругались, но в конце концов Женю уломали… Эпизод отсняли, и все гуськом потянулись в просмотровый зал. А я так волновалась, что не пошла. Стою, со страхом жду, что моя Рая им не понравится. Первым из зала вышел Женя Леонов. Подошел ко мне — улыбка до ушей, поцеловал руку и говорит. «Ну вот, приехала какая-то ленинградка, и все наши звезды померкли...»
Уверена, что каждый, вспоминая «Белорусский вокзал», невольно поет про себя: «Здесь птицы не поют, деревья не растут...» А ведь я этого петь не хотела: «Давайте лучше спою Шульженко, «Синий платочек». Андрюша Смирнов уговаривал: «Нина, Окуджава написал свою песню специально для нашей картины, специально для тебя. Мы не можем обижать этого прекрасного человека». — «Нет, Андрюшенька, она какая-то жестокая, а голос у меня слабенький, мне ее не спеть». — «Нет, Ниночка, пробуй...» Я пою — не получается, второй раз — опять не выходит. Вдруг поднимаю глаза: рядом стоят Сафонов, Глазырин, Папанов, Леонов — и все плачут. Я запела, и песня у меня получилась. А когда мы снимали ее для фильма, как ни запою, так у них сразу слезы на глазах — и у меня тоже, просто не могла удержаться, Андрюша Смирнов говорит. «Нина, пусть плачут мужчины — так страшнее». Я прямо-таки заставила себя спеть, не заплакав, и этот дубль вошел в картину. Только мы его сняли — краем глаза вижу: звукооператор украдкой выносит пленку с песней из павильона. А вслед ему кто-то из съемочной группы: «Ну, все, пошла в жизнь...»
Во время съемок мне приходилось часто отлучаться в Ленинград, я там играла сразу в двух театрах — «Ленкоме» и «Пушкинском». Но всякий раз, когда возвращалась в Москву, меня на вокзале встречала четверка моих ребят из «десятого десантного», и мы ехали работать. В картине я снималась около месяца, а мне кажется, что всю жизнь с ними прожила… Однажды, уже когда озвучивали фильм, приезжаю на вокзал и — вижу: Леонов, Папанов и Сафонов, а Алеши Глазырина нет. Нас отвезли на студию, а кто-то из съемочной группы поехал к Глазырину. Долго звонили в дверь, выломали ее — Алеша лежит в ванной с телефонной трубкой в руках. Он умер от инфаркта. А незадолго до этого Алеша сказал: «Нина, я больше ни в одной картине не буду сниматься без тебя». Так вышло, что он сдержал слово...
Так ушел из жизни первый из моих четырех ребят.
Уже после съемок Толя Папанов и Женя Леонов часто приезжали на свои творческие вечера в Ленинград. Звонили с вокзала: «Нинуля, мы приехали!»- и заходили ко мне. Попить чайку — и не только чайку, я им рюмочки выставляла, закусочку, они в этом смысле были живые люди. А вечером мы выходили на сцену и пели нашу песню из «Белорусского вокзала». Потом они уезжали на другую встречу со зрителями, уже в области, а я оставалась в Ленинграде. Они работали, почти без отдыха, не жалели себя. В августе 1987 — го не выдержало сердце у Толи Папанова, через пять лет умер Слава Сафонов. А в конце января 1994-го я пришла на встречу с ветеранами войны и блокадниками, и мне прямо перед началом сказали, что в Москве умер Женечка Леонов, последний из моих ребят. Вышла на сцену, начала петь — от слез ничего не вижу, но пою, одна за пятерых, единственная живая из всего «десятого десантного батальона». А после сказала зрителям, что Жени больше нет. Мертвая тишина, зал встал и молча заплакал.
Ни к одному из четверых на похороны я не приезжала. Посылала телеграммы родственникам — и все. Просто не могла видеть их мертвыми. Хотела, чтобы в памяти моей они были только живыми. Я живу около Никольского собора, прихожу в него, ставлю за моих ребят свечки и разговариваю с ними. Не становлюсь на колени, не молюсь, а общаюсь с каждым своими словами. И такое ощущение, что они рядом со мной. Они ушли из жизни, но не от меня.
Никогда не думала, что эту картину так долго будут помнить. После нее я хожу по своему городу, как по большой деревне, меня все знают — и пожилые, и молодые. Кто-то ласково поздоровается, кто-то заплачет, кто-то руку поцелует — чаще всего почему-то женщины. Как-то зашла на рынок купить мяса. Даю деньги, а мне; «Нет, с вас мы денег не возьмем — берите так». Взяла, чтобы не обидеть отказом. Да и с деньгами у меня не густо… Нищие у Никольского собора зовут. «Народная, посиди с нами, нам больше дадут!» Сажусь — и вправду подают больше. Подают не мне, а Рае из «Белорусского вокзала», прошедшей страшную войну...
Жизнь подарила мне много друзей, среди которых были люди-легенды, скажем, Володя Высоцкий. Познакомились мы в Минске, на съемках фильма «Я родом из детства». По сценарию у моей героини двое детей, муж погиб на фронте. Но жизнь берет свое — у нее появляется новый мужчина. На его роль долго искали актера, наконец, нашли. Прихожу на студию знакомиться с «возлюбленным» — со стульчика поднимается навстречу молодой человек, розовощекий, ниже меня на полголовы.
С этого фильма началась наша дружба. На двери моей кухни висела гитара, которую Володя считал своей — сейчас она у моего внука Вани… Я тогда не понимала его песен и как-то сказала: «Что ты все хрипишь, дурачишься! Вместо блатных песенок спел бы что-нибудь про любовь!» А он будто смеясь: «Нина, да у меня все песни про любовь!» А до меня это не доходило, и он часами пел моей собаке, помеси черного терьера с пуделем. Она сидела перед ним, как завороженная, слушала не отрываясь. На голос Володи тут же сбегались под мои окна человек тридцать, а он пел одной собаке и говорил: «Нина, только посмотри, какие понимающие у нее глаза!» Ему было не важно, кому петь, лишь бы его слушали. Как-то позвонил: «Можно я приеду С компанией, мне нужно им попеть?» — «О чем ты спрашиваешь — приезжай!» Заходит — с ним десяток невероятных красоток. Шикарно одетых, все в бриллиантиках, в комнате сразу запахло «Шанелью». Посадила их за стол, сделала чай, и он пел часа три. Когда красавицы ушли, спросила: «Володя, а кто они?» — «Проститутки с Невского...»
Володя был потрясающе одинок — он принадлежал миру и Богу, он не мог принадлежать одному человеку, одной женщине...
Много раз он бывал у меня с Мариной Влади. С ней мы были довольно близкими подругами. Как-то перед его днем рождения Марина бегала по магазинам, выбирая ему подарок, а когда пришла, говорит мне: «Показать, что я купила Володе? Только не удивляйся — подарок очень интимный – понятный только мне и ему». И достает две пары трусов длиной до колен – их еще называли семейными. «Вот в таких трусах Володя пришел ко мне в первую ночь! Конечно, сейчас он уже другие носит, но когда увидит эти, то вспомнит все и упадет со смеху...».
Они очень любили друг друга. Марина дала ему, наверное, столько добра, сколько никто другой. Раз в год Высоцкий уходил в запой до остановки сердца — таким его видела только Марина, она стояла у изголовья, держала его за руку, когда врачи заводили ему сердце… Судить о том, всегда ли Володя и Марина правильно вели себя по отношению друг к другу, не хочу. Но был случай, который до сих пор не могу простить Марине. Они в очередной раз гостили у меня, а я заболела воспалением легких, ко мне из театра приходила медсестра Зиночка ставить банки. Вдруг Володя заходит ко мне в комнату: «Ниночка, твоя медсестра может вынуть мне ампулу?» (Он тогда «подшивался» от спиртного.) Спустил джинсы, а в верхней части ягодиц, где ампула, — огромная воспаленная гематома. Я сразу позвала Зиночку, та посмотрела: «Надо срочно вытаскивать — иначе заражение крови!» Вытащила, обработала рану, зашила. И тут возвращается из магазина Марина, принесла какие-то продукты и шампанское. Я к ней: «Маринка, ты представляешь, Володьке пришлось ампулу вытащить! Что же делать?!» А она с радостью: «Вытащили? Тогда давайте выпьем шампанского!» Достает бокалы и наливает Володе. Зачем?! Я ее чуть не убила. Он так боролся со своим недугом — и нет бы, его поддержать!..
И еще один момент был. Как-то я попросила у нее импортную сигаретку — длинную, красивую. Она: «Ты не будешь такую курить». — «Ну дай, тебе что, жалко?» Я взяла, закурила, а она, оказывается, с «травкой». У меня голова закружилась: «Да, ты права, я такую не буду курить...» Так я первый и последний раз в жизни попробовала марихуану.
Раньше в моей гостиной, за огромным столом собиралась уйма народу: актеры, циркачи, разные приятели Володи Высоцкого… Юра Никулин, когда работал в Ленинградском цирке, часто здесь сиживал. Однажды он со своими цирковыми друзьями привез из-за границы сделанную на заказ клоунскую машину с огромными глазами-фарами. И, громко сигналя, въехал на ней в наш двор. Мы эту машину, как полагается, «обмыли», но они на следующий день из-за гололеда разбили ее вдребезги на Дворцовой площади. Другой случай: время пять утра, звонок в дверь. Мы с моим мужем Кириллом Ласкари просыпаемся, я ему: «Кира, пойди открой!» — «Нет, это твои друзья пришли, мои в такую рань не ходят — иди сама!» Открываю: на пороге Андрей Миронов, Александр Ширвиндт и Зиновий Гердт — стоят голые, прикрывая руками причинные места: «Нина, нас грабители раздели!»
Я перепугалась, тащу их в квартиру, чтоб потом в милицию позвонить, а они упираются и хохочут! Оказалось, они специально разделись на лестничной площадке, а одежду спрятали, чтобы как-то оправдать свой визит в пять утра… Миронов и Ширвиндт молодые были, им все нипочем, но Гердт?! Человек солидного возраста, да еще хромой, а туда же! Созорничал и стоит в чем мать родила, прикрывая срам ладонями...
Андрюша мой сын, как и внук Ванечка, с детства впитали в себя мир актера. Правда, Андрей нашел себя, когда ему было за тридцать, а внуку сложилось все удачно как-то сразу. Я в него верила. И теперь сижу и думаю: «Боже! Да внук у меня звезда!»….
А сейчас гостей в моей квартире все меньше и меньше… Сын и внук живут отдельно, правда, навещают меня и помогают, а я тут, со своими котами «дворянами уличного происхождения». И за тот стол почти не сажусь...
Но одинокой я себя не считаю. По-прежнему люблю жизнь, застолье, гостей. Обожаю свой маленький кусочек земли — у меня есть дачка, домик на шести сотках, а рядом дом Людмилы Сенчиной. Приезжаю туда в отпуск, встаю досветла, выпиваю чашку чаю и встречаю рассвет: «Здравствуй, солнышко». Будете смеяться, но однажды солнышко мне ответило мужским голосом: «Здравствуйте, Нина Николаевна!» Это сосед вышел по малой нужде и подумал, что я к нему обращаюсь.
Можно иметь и мужей, и друзей, быть безумно знаменитой, но все равно оставаться одинокой… Как-то Кремлевском дворце был концерт, а потом банкет. На нем ко мне подсела моя любимая певица Алла Пугачева. До этого мы были практически незнакомы, а тутАлла почему-то разговорилась со мной как женщина с женщиной — и просто изумилась: никогда не могла подумать, до какой степени она одинока! У меня тоже были приступы дикого одиночества. И чтобы жить, а не существовать, я меняла что-то в своей жизни. У меня было много мужей. И я очень часто влюблялась в режиссеров, партнеров по съемкам. Были искрометные романы, и длительные, но, когда жизнь разводила нас, мы всегда оставались друзьями и я благодарна им за то, что они дарили мне состояние полета и влюбленности – очень важной для моей профессии. Я считаю, что в любом возрасте можно и нужно влюбляться, потому что это чувство дано Богам и движет всеми добрыми помыслами и делами человека.
Вот и я так же: если любовь ушла, я уже не могу жить с этим человеком: как бы мне трудно без него ни бывало. Наверное, у меня тяжелый характер… Но я ни о нем не жалею. У меня была чудесная жизнь: прекрасные мужья и возлюбленные, партнеры по театру и кино. И я ни от чего не отрекаюсь… И все еще играю любовь.
Сергей Амроян, Дмитрий Филатов
О том, каково быть в шкуре негодяя и не пугает ли сравнение новой ленты с советской киноклассикой, Алексей Гуськов рассказал ВокругТВ.
Советская и российская актриса театра и кино.
Читать
